Туофикеа — общественные новости

Судьба подарила под конец тысячелетия две вариации трансформации коммунистических режимов: советский и китайский. Да, конце восьмидесятых Китай пережил своё ГКЧП на площади Тяньаньмэнь, только в отличии от советского варианта, в компартии Китая победил не «китайский Горбачёв» и «китайский Ельцин», а сторонники жёсткого курса на сохранение политической системы, но проведение экономических реформ.

Предлагаю читателям библиотеки форума http://www.forum-orion.com окунуться в прошлое и изучить опыт китайцев чтобы понять могла ли наша страна иметь другое будущее и был ли распад СССР так уж неизбежен. Главными действующими лицами этой трагедии были с одной стороны сотни тысяч китайских студентов и присоединившиеся к ним люди постарше — интеллигенты и даже рабочие. С другой же — трое коммунистических лидеров. «Китайский Ельцин» — Ху Яобан, «китайский Горбачев» — Чжао Цзыян, и человек, не имевший аналога в советской системе — Дэн Сяо Пин. И конечно сам, настоящий, советский Михаил Горбачев, волею судеб оказавшийся глубоко втянутым в эту историю.

Ху Яобан («Ельцин») умер 15 апреля 1989 года. Смерть его была совершенно неожиданной и многим показалась подозрительной. К тому моменту он уже два года, как был снят с поста Генерального секретаря ЦК КПК и лишен всяких реальных полномочий, но обрел ореол страдальца и народного заступника. Кроме того, ходили слухи о его возможном возвращении на политическую арену — в случае, если он понадобится своему более удачливому сопернику Чжао Цзыяну, тому самому, которого часто называли «китайским Горбачевым».

После изгнания Ху он стал считаться самым радикальным реформатором в компартии. Теперь Чжао Цзыян был ее номинальным главой, но консерваторы теснили его, и авторитетный и решительный Ху мог бы ему очень пригодиться.

Но вот теперь Ху Яобан умер, и его смерть подняла Китай на дыбы. Впрочем, и здесь уместна аналогия. Представьте себе, что происходило бы в Москве, если бы, вскоре после своего изгнания с партийного Олимпа, умер бы натуральный, российский Ельцин. (Он, кстати, долго лежал тогда в больнице в весьма тяжелом состоянии).

Но Ельцин выжил, а Ху Яобан умер. Через три дня на площади Тяньаньмэнь собралась тысяча демонстрантов. Первое их требование звучало странновато — посмертно отменить решение о снятии Ху Яобана с поста Генерального Секретаря. Вот тут некоторые из присутствующих подкидывали идею пойти китайским путем. Мы сегодня видели, куда ведет этот путь…

Впрочем, выживший и оправившийся от болезни Ельцин тоже ведь требовал поначалу для себя именно «партийной реабилитации». С именем бывшего генсека студенты связывали экономические и политические реформы и, прежде всего, китайскую «гласность», которая, кстати, началась раньше, чем в СССР, и к середине восьмидесятых бушевала куда сильнее. При поощрении генсека «китайская «Правда», главный орган ЦК КПК газета «Жэньминь Жибао», печатала острые дискуссионные статьи. Дело доходило до того, что некоторые материалы, в порядке свободной полемики, подвергали сомнению сами основы общественного строя и призывали отказаться от марксизма. А по местному центральному телевидению показывали сериал «Желтая река», сравнимый по своей разоблачительной силе с книгами Солженицына и рассказами Шаламова.

Студенты на своих сходках открыто говорили вещи, за которые в СССР в то время еще выгоняли из партии, а то и сажали. Посадили бы и в Китае, да генсек не давал. По официальным данным во время событий на Тяньаньамень погиб 241 человек, но точное число жертв до сих пор неизвестно.

Старая гвардия растерялась: идти против Генерального было не принято. Но после первых студенческих волнений 1986 года она все же перегруппировалась и перешла в контрнаступление: Ху Яобана отправили на пенсию и под домашний арест, на его место избрали Чжао Цзыяна («Горбачева»). Его вроде бы поддерживал (но далеко не всегда) третий персонаж высокой драмы — тот самый, кого не с кем было сравнить в советской иерархии — Дэн Сяо Пин. И, кстати, в его непохожести ни на одного лидера КПСС, возможно, состояло одно из важнейших отличий двух стран и систем. Консервативный в политике, как Анатолий Лукьянов, в экономике он был куда более решительным реформатором, чем Горбачев и его команда вместе взятые.

Несмотря на отсутствие громких титулов, влияние и авторитет Дэна в партии и в армии были чрезвычайно высоки. События 1989 года отдалили двух реформаторов друг от друга; Дэн Сяо Пин стал сближаться с «ястребами», а Чжао Цзыян пытался сохранить политические реформы, найти компромисс со студентами. Предотвратить бойню, в конце концов. Ходил на Тяньаньмэнь с мегафоном, задушевно уговаривал студентов отказаться от голодовки. Тем временем, лозунги на главной площади Пекина становились все более радикальными: студенты требовали широкой политической демократизации в стране, перестройки по советскому образцу.

В знак протеста несколько десятков студентов объявили голодовку. С каждым часом росло число демонстрантов на площади, к 20 апреля их уже было около 100 тысяч. А к моменту прибытия в КНР Михаила Горбачева в середине мая — более полумиллиона. Приезд Горбачева. Визит тот, объявленный заранее, был чрезвычайно важен. Речь шла, ни много ни мало, об историческом примирении, о нормализации двусторонних отношений после десятилетий крайней вражды, балансирования на грани войны. Визит невозможно было отменить без огромного международного конфуза.

Но конфуза все равно избежать не удалось: протесты поставили китайские власти в невыносимое положение, вынудив их даже отказаться от предусмотренного протоколом приветствия на площади и перенести официальную встречу в резиденцию гостя, что по дипломатическим нормам — скандал и позор. Насмотревшись на демонстрации и их последствия, Горбачев заявил в тот же день на закрытой встрече в Советском посольстве в Пекине: «Вот тут некоторые из присутствующих подкидывали идею пойти китайским путем. Мы сегодня видели, куда ведет этот путь. Я не хочу, чтобы Красная площадь походила на площадь Тяньаньмэнь». Какова ирония: советскому лидеру Китай показался в тот момент примером того, как реформы могут зайти слишком далеко, а власть может оказаться неспособной справиться с народной стихией. Пройдет немного времени, и стороны поменяются местами.

Между тем, для демонстрантов Горбачев был образцом для подражания, почти кумиром. В его визите в Китай они видели особый, глубинный смысл. На площади висели плакаты, в том числе и с лозунгами на русском языке: «Горбачеву — ура!» и «За нашу и вашу свободу!» По свидетельству очевидцев, студенческие патрули строго проверяли всех, кто пытался пройти на площадь, но значки, обозначавшие членов советской делегации, служили самым надежным пропуском. Студентам и в голову не могло придти, что их кумир Горбачев вовсе не в восторге от их отважных протестов и что он и не подумает их поддерживать — ни прямо, ни косвенно. Но со своим китайским «двойником» — Чжао Цзыяном — он всё же встретился. И позднее говорил о том, что увидел в нем коммуниста-демократа, родственную душу. Споры о том, подходит ли «китайский путь» России, не утихают до сих пор. Но на второй день после отъезда советской делегации «родственную душу» арестовали и поместили под домашний арест. На Тяньаньмэнь вошли танки, движение протеста было подавлено, были убиты сотни (а по некоторым данным и тысячи) людей, начались массовые аресты и скорые суды. В стране победил «китайский ГКЧП».

Тем временем в Москве движение шло в противоположную сторону. Там проходил первый съезд народных депутатов. Выборы делегатов на него стали первым в советской истории относительно свободным голосованием. Немыслимое дело — 45 секретарей обкомов и горкомов потерпели поражение, и почти каждый десятый избранный депутат придерживался оппозиционных взглядов. То есть, в СССР случилось примерно то, чего добивались китайские студенты.

А попытка устроить «советский Тяньаньмэнь» два года спустя, в августе 1991 года, наоборот, провалилась. Но с тех пор и по сей день «китайский вариант», словно призрак, преследует российскую политическую элиту.

Вопрос, как относиться к нему, стал для нее чуть ли не главным, что называется, экзистенциальным. Сторонники «китайского пути» полагают, что альтернатива такова: либо «железная рука» и стабильность плюс экономическое процветание, либо демократическая «анархия» и неизбежная нищета, бедлам и бандитизм и вдобавок унижение государства.

Противники такого взгляда утверждают, что это ложное противопоставление. Что порядок и верховенство закона, а значит, и сильное государство вполне совместимы с демократией, плюрализмом и свободной конкуренцией различных мировоззрений. И что не стоит шарахаться назад, к устаревшим социальным моделям, испугавшись краткосрочных трудностей переходного периода. И что сам Китай лишь отложил проблему реформирования политической системы, которую рано или поздно всё равно придется решать.

Так или иначе, но многие в России считают, что Китай на рубеже 90-х сделал правильный выбор, а Россия ошиблась, и даже практически признала эту свою ошибку, проголосовав за твердую власть десять лет спустя. Третьи же скажут вам, что две страны лишь кажутся похожими, что их бессмысленно сравнивать. Что возможность «китайского пути» для России — миф. Что в Китае не было уничтожено крестьянство и, освобожденное от коммун, оно быстро научилось кормить страну. Что средний китаец довольствуется столь малой зарплатой, столь коротким отпуском (при практическом отсутствии пенсий), и настолько скромными коммунальными условиями, что россиянин никогда с такими не смирился бы. Что именно трудолюбивый и дисциплинированный, мало пьющий китайский рабочий завалил мир товарами с надписью «сделано в Китае», в то время, как на нефти и газе имя страны-производителя не напишешь. Если это рассуждение верно, то суть «китайского пути» для его российских поклонников сводится лишь к одному — сохранению твердой авторитарной власти и отказу от гражданских свобод в их западном понимании. Но в верхушке КПСС не нашлось своего Дэн Сяо Пина, готового, по крайней мере, воспользоваться сильной центральной властью для радикального и быстрого реформирования экономики и освобождения предпринимательского потенциала народа. Скептики скажут вам, что нет в России Дэна и по сию пору…