Туофикеа — общественные новости

Следственный комитет в лице своего отдела по Тверскому району Москвы неоднократно проводил проверку на предмет возбуждения уголовного дела в отношении следователя Главного следственного управления ГУ МВД по Москве Андрея Медведева. Пока что без толку. На том, что следователя Медведева необходимо преследовать в уголовном порядке, настаивают родственники московского студента МИИТа Ивана Белоусова, осужденного в 2009 году по 213-й статье («Хулиганство») к шести годам лишения свободы.

Именно Медведев расследовал преступление, якобы совершенное Белоусовым, а позже все его нехитрые логические экзерсисы были увековечены приговором судьи Тверского районного суда небезызвестной Елены Сташиной. Родственники Ивана Белоусова полагают, что, расследуя преступление, следователь Медведев скрыл материал, откровенно свидетельствующий в пользу невиновности студента.

В основу приговора Белоусова легло происшествие, случившееся на Манежной площади 27 декабря 2007 года: в 17 часов 58 минут возле фонарного столба взорвалось самодельное взрывное устройство. К счастью, пострадал только столб. В тот же день по факту происшествия было возбуждено уголовное дело, которое поначалу расследовал следователь ГСУ при ГУВД Роман Романов. Одним из первых предпринятых Романовым следственных действий было изъятие записей с камер внешнего наблюдения, установленных вокруг места происшествия.

Позже среди материалов расследования образовалась еще одна запись — с камеры № 10014, смотрящей с Тверской в сторону Манежки. Следователь Романов ее не изымал, выемку произвел совершенно сторонний оперуполномоченный Селютин. Он — представьте — случайно увидел кадры с этой камеры на одном из экранов в центре видеонаблюдения по ЦАО, счел их интересными для след-ствия, пошел и быстро изъял, без понятых и постановления следователя.

Эта спешная самодеятельная выемка опера Селютина сыграла роковую роль в судьбе Ивана Белоусова. Запись с камеры № 10014 зафиксировала события продолжительностью всего 2 минуты 40 секунд, притом задолго до взрыва: 16.20—16.23. Но именно эти минуты позже оказались особенно важными для следствия.

Версия следствия

Следствие в первые месяцы неуверенно тыкалось куда попало. Сначала нащупали террориста с распространенной в подобных делах фамилией Хамхоев, потом — входящий в моду националистический след. Вскоре дело вовсе было приостановлено, а возобновили его лишь в октябре 2008 года. Следствие возглавлял теперь следователь ГСУ ГУВД Медведев. Буквально через одиннадцать дней арестовали Ивана Белоусова, который 27 декабря 2007 года был неподалеку от Манежной с тремя друзьями и за 1 час 40 минут до взрыва уехал оттуда. Трое друзей пошли по делу свидетелями. На Белоусова после проработки в ГСУ указал один из них, Илья Скляр: будто бы тот отвел его в сторону со словами: «Давай пошумим», после чего положил белый пакет под столб. В суде Скляр отказался от своих показаний против Белоусова — но кого это всё тогда уже волновало.

Интересно: как из огромной толпы народа, находившегося в тот день и в тот час неподалеку от Манежки, следствию удалось выкроить именно эту четверку? Этим вопросом задалась даже судья Сташина в ходе судебных слушаний. Отвечал на вопрос оперативный работник Ваничкин. И вот что он сказал:

— Мы пошли на проведение большой аналитической работы по отработке путей отхода лиц, возможно, совершивших преступление, через данные валидаторов метрополитена. Сделали выборку по билетам. По этой выборке был установлен определенный массив средств оплаты. Естественно, сразу отсекли разовые средства оплаты, потому что они нам ничего не дают, они не позволяют установить личность…

Напрашивающийся из откровения Ваничкина вопрос о том, почему менты решили, что преступники отбыли с места преступления именно на метро и что у них непременно были именные проездные — а не разовые билеты, судья Сташина не задала. Между тем в том, что Белоусов и компания уехали с Манежки именно на метро и именно по проездным, — и заложено основное доказательство невиновности осужденного.

Что следствие не учло

Смотрите. Взрыв на Манежной площади произошел 27 декабря в 17 часов 58 минут и 43 секунды. Белоусова и его друзей не было в этот момент на Манежке, и следствие с этим не спорит: все они отправились в кафе на площади Ильича, что подтверждают распечатки телефонных билингов. В метро Иван спустился в 16 часов 21 минуту 23 секунды, это установлено с предельной точностью: время в Московском метрополитене (в т.ч. и то, которое фиксируют турникеты, пропуская пассажиров) считается эталонным.

Стало быть, до 16.21 Белоусов, если верить следователю Медведеву, должен был заложить под фонарем тот самый пакет со взрывчаткой (который позже и подорвал злоумышленник, до сих пор не установленный). И следователь Медведев нашел, как ему хотелось, тому подтверждение. На записи с камеры № 10014, в порядке служебной импровизации изъятой оперативником Селютиным, видны какие-то две фигуры, стоящие под фонарем, а рядом с ними — едва заметное белое пятнышко, которых полно и на других частях изображения. На дальнейших кадрах это пятнышко исчезает. Запись крайне нечеткая, и это подтверждает даже сам Медведев, отмечая в протоколе: «Ввиду разрешающей способности камеры, с которой велось видеонаблюдение, различить лица людей, a также что за предмет был оставлен возле фонарного столба не представилось возможным».

Впрочем, уже скоро Медведев доказал, что ничего невозможного не бывает, и сделал вывод, что одна из фигур у столба — это Белоусов, и именно он заложил взрывчатку в пакете белого цвета. Реально на месте взрыва остались куски черного пакета, но следователь, a за ним и судья сделали допущение (именно допущение), что белый пакет тоже был, но куда-то улетел после взрыва.

Оставалась одна только незадача. Если верить камере № 10014, фигуры отходят от столба в 16.23.08, т.е. через полторы минуты после того, как был зафиксирован проход Белоусова и его друзей сквозь турникеты в метро. И это — увы — неоспоримое алиби. Когда защита Белоусова ткнула следователя Медведева в это расхождение, тот парировал: часы, установленные на камере видеонаблюдения, могли и убежать на пару минут, так что время, выставленное на них, большого интереса для расследования не представляет.

Тогда родственники парня заказали исследование в ЭКЦ МВД. Более авторитетную экспертизу придумать сложно. Эксперты сличили съемку с камеры № 10014 с показаниями камеры, установленной на гостинице «Националь» (эту раскадровку следователь Медведев сам выдал адвокатам). И пришли к выводу, что обе камеры с разных точек фиксируют одни и те же события, и время этих событий на обеих камерах фактически идентично. Более того, камера на гостинице «Националь» четко зафиксировала и сам момент взрыва, время которого никто не подвергает сомнению.

Но раз фактическое время взрыва и время взрыва на кадрах, снятых этой камерой, совпадают — стало быть, она показывает верное время. Стало быть, и на камере № 10014 время выставлено верно — уж коли она зафиксировала ровно те же события.

Словом, камера с гостиницы «Националь»… оказалась очень неудобным вещдоком для нового следствия. Так что следователь Медведев, вступив в расследование, поправил коллегу Романова, признавшего эту камеру доказательством, и исключил ее из материалов дела — как не представляющую интереса для следствия. «Не направлена на место взрыва», — констатировал Медведев.

Родственники уверены: написав это, Медведев совершенно осознанно соврал, осуществил фальсификацию материалов уголовного дела, выражаясь языком Уголовного кодекса. И сделал он это именно для того, чтобы лишить Белоусова его законного алиби и придать доказательную силу съемке с «удобной» для него камеры № 10014. Всё это позволило ему спешно раскрыть дело, грозившее остаться висяком.

Дело против следователя

Наталья Зыкина, тетя осужденного студента Ивана Белоусова, долго добивается возбуждения уголовного дела против Медведева. На очередную «доследственную проверку» я и пошла с ней в качестве представителя общественности. Вместе со следователем Кичигиным М.М., 26 лет от роду, мы просмотрели съемку с камеры на гостинице «Националь». Все мы убедились, что взрыв на этой съемке отчетливо виден. Общими усилиями составили «акт», в котором подробно описали всё, что посмотрели. «Ну, Медведев, ну и яму он себе вырыл!» — всё восклицал Максим Михайлович, когда ему разъяснили логику, из которой исходил Медведев.

Мне показалось, что следователю Кичигину ничего не оставалось, как возбуждать дело против следователя Медведева. К тому же он и сам себя рекомендовал как человека свободного в мыслях и поступках. На стене над рабочим столом у него висит небольшой портретик Сталина.

— Что же это вы, не слушаете, что президент говорит по поводу Сталина? — спросила я. На что Кичигин мне так и ответил:

— А он (Сталин) мне, может, нравится. И вообще я свободен в своих мыслях и поступках.

Вот так, будучи абсолютно свободным в своих мыслях и поступках, следователь Кичигин отказал нам в возбуждении уголовного дела против следователя Медведева — на том простом основании, что не был, оказывается, до конца уверен, что его коллега смотрел ту же самую запись с камеры, что и мы.

Наталья Зыкина, конечно, обжалует этот N-ный по счету отказ в возбуждении уголовного дела. И, я уверена, рано или поздно вопрос решится, дело будет возбуждено. Пусть даже студент Белоусов к тому времени и освободится из колонии.

Дело с изъяном

Наверняка у вас возник вопрос о том, как (по крайней мере, для себя) следователь Медведев пояснил мотивы, которыми руководствовался Белоусов, решившись на этот глупый подрыв. Без рационального мотива уголовное дело не склеится. А заявленные «хулиганские побуждения» — мотив для подобного дела так себе: рациональность хромает. И тогда, чтобы сделать картину более достоверной, следователь стал широкими мазками рисовать так называемый социальный портрет обвиняемого студента.

Следователь допустил, что — безотносительно к взрыву — Иван принадлежал к некоей националистической группировке. Группировка в процессе не называлась, принадлежность к ней вообще не была предметом разбирательства, однако тень такого подозрения все время висела над судом. Однокурсников Белоусова, свидетелей, расспрашивали о том, в какую одежду он одевался, какую музыку слушал…

Интересно, при таком качестве следствия, какую вообще роль могла играть одежда, в которую одевался Белоусов?

А вот что действительно могло свидетельствовать о связи студента с националистами: четыре раза он посетил лекции Александра Румянцева, лидера ультраправой группы НСО, реально причастной ко многим кровавым преступлениям. Кроме того, однажды имело место участие Белоусова в «Русском марше». Все эти события произошли за долгое время до происшествия на Манежке. Позже, как говорят родственники, Иван понял, что всё это «не его», у него появилась другая компания, другие интересы. Румянцев и «Русские марши» остались в прошлом.

Материалы следствия подтверждают слова родственников: из этих материалов никоим образом не складывается актуальная причастность Белоусова к националистическим группировкам. Эта причастность, повторяю, вообще не была предметом судебного разбирательства. Белоусова судили не за националистический экстремизм — а за бытовое хулиганство, которое в суде нападающая сторона для весомости уплотнила намеками тревожного свойства.

Вы верите, что наше следствие, будь у него хоть какие-то факты, поленилось бы до кучи вменить Белоусову еще и экстремизм?

И все же знакомство с Румянцевым, участие в «Русском марше» — биографические подробности, обращающие на себя внимание. В этой связи я задаю себе и вам вопрос: играют ли данные детали биографии нашего героя какую-то роль в оценке его личности? Для себя я отвечаю: безусловно, играют. Лично меня к нему такие детали абсолютно не располагают — пусть даже всё это дело прошлое. Но тогда я задаю следующий вопрос: играют ли эти детали какую-то роль в оценке обстоятельств сконструированного против него дела? И я отвечаю: нет, не должны они играть такой роли.

И это не слово в защиту данного конкретного студента, по всей видимости, довольно легкомысленного, — это слово в защиту закона и справедливости, которые одинаковы для всех. Хотите судить за экстремизм — доказывайте и судите за экстремизм. Судить на основании предубеждения и выросшего из него допущения нельзя. Такая моя позиция.

Но это только моя позиция, а многие уважаемые люди рассудили иначе.

Вокруг этого этического контрапункта среди правозащитников — которые, я верю, могли бы потребовать справедливости, — разразилась настоящая война. С одной стороны баррикад оказались те, кто настаивал: в пользу принадлежности Белоусова к националистам свидетельствует только «оперативная информация», которую, по сложившейся традиции, никто не раскрывает. Другие стояли на том, что всё с Белоусовым ясно и надо его сажать. «Правозащитник, по моему убеждению, должен учитывать всю совокупность нарушаемых или поставленных под угрозу в этом деле прав человека, — подытожил директор центра «Сова» Александр Верховский. — И тогда, с учетом всего изложенного выше, баланс будет отнюдь не в пользу активиста опаснейшей неонацистской группировки».

Как недолго мы пятились — и 20 лет не будет, — чтобы спиной упереться в стародавнюю нашу традицию: любой идиотизм следователя подпирать мотивами, которые общество принимает бездоказательно, на веру.

Когда в 1937 году в Ленинграде вынесли смертный приговор группе астрономов, которые опрометчиво продолжали сотрудничать с зарубежными коллегами по поводу грандиозного затмения, — им пришили шпионаж, террор и антисоветскую агитацию.

Ольгу Ивинскую, любовницу Бориса Пастернака, на зону отправили тоже не за то, что творчество ее гениального друга не одобряло руководство СССР, — а всё за ту же антисоветскую агитацию.

«Антисоветская деятельность» не требовала доказательств. Само обвинение обладало достаточной убедительной силой для общества (про суды речи нет — ни тогда, ни сейчас), и общество по умолчанию (а то и вполне гласно) поддерживало этот террор.

И вот опять — мы сами не заметили, как это случилось, — с нами происходит ровно то же самое.

Владимир Макаров безвинно осужден на 13 лет, потому что педофилия — такая противная штука, что сомневаться в справедливости приговора как-то боязно. И дела педофилов множатся именно с молчаливой санкции общества, приравнявшего обвинение в этом грехе к приговору.

Многочисленные кавказские террористы, которые пачками, то по 12, то по 29 штук, отправляются доживать свои изуродованные жизни в тюрьмы — кто реально разбирался в их вине? Следователи, которые кого поймали — под того и подогнали дело? Или, может, Верховный суд, который только после настойчивых попреков в газетах убирает из приговора единственный откровенно абсурдный эпизод?

Нам, так называемому обществу, глубоко на эти дела плевать.

Активисты «Другой России» разве получили сроки за беспорядки на Манежке? Да нет, за то, что они — активисты «Другой России». Но организация экстремистского выступления — достаточно серьезное обвинение, чтобы средний обыватель не беспокоился по этому поводу.

Прокуроры и следователи, эти люди с деревянными душами, приписывая обвиняемым в нагрузку к основному обвинению самые страшные грехи, пытаются кое-как придать божеский вид своей работе, которая сделана из рук вон плохо. Понятно, что им совершенно поровну: ультралевый активист оказался под судом или ультраправый. Нет разницы. Зато они знают другое: правильный ярлык, повешенный на процесс, может сыграть решающую роль в суде. Это джокер, который будет сильнее любой карты противника.

Но ладно, следствие и прокуратура — но почему мы, такие вроде думающие и умеющие отделять зерна от плевел, так легко на это покупаемся? Почему — если говорить конкретно про дело Белоусова — потенциальная, не вменяемая в вину причастность этого человека к националистическим группировкам оказывается для нас более значимым фактом, чем то, что его реальная «вина» абсолютно не доказана? Почему следователь, со всей очевидностью подставивший невиновного, для нас меньшее зло, нежели этот невиновный, на которого упала тень неприятного сомнения?