http://tuofikea.ru/novelty

Татьяна Макарова о певом свидании с мужем на зоне

Давно, еще когда я училась в университете, случайно зашла на сайт, пестревший непонятными словами: УДО, КС. Машинально посмотрела в сноски: УДО — условно-досрочное освобождение, КС — краткосрочное свидание. Хорошо помню свои мысли в тот момент: «Уж меня-то это никогда не коснется». Наверное, это нормально — думать, что все плохое обойдет тебя стороной. Или, правильнее сказать, надеяться… И вот, в моей жизни настал момент, когда я впервые отправилась на ДС — длительное свидание, продолжительностью трое суток. Оно предоставляется после вступления приговора в законную силу по прибытию к месту отбывания наказания.

Когда я впервые приехала в колонию, куда этапировали моего мужа, пережила шок — слишком разительными оказались внешние отличия ее от Бутырки. Возможно, это было лишь на уровне ощущений, потому что за 2 года я привыкла к СИЗО — стенам, людям, порядкам. А здесь все было впервые и вновь. Однако у колонии строгого режима было неоспоримое преимущество перед Бутыркой — сюда я могла приехать на положенное мне по закону свидание и увидеть мужа без решеток.

Начитавшись в интернетовских форумах про условия, в которых живут приезжающие на ДС родственники, подготовила себя к крысам, тараканам, отсутствию воды и прочим тяготам и лишениям. Действительность меня приятно удивила. Честно, думала написать о каком-нибудь бытовом недостатке, но в увиденных условиях его просто не было. Наверное, нам просто повезло…

Везде было чисто. Везде было вежливо. Никто на тебя не кричит, не старается унизить. Спокойно осматривают вещи и продукты. Можно принести с собой все — исключая, разумеется, запрещенное, вроде колюще-режущих предметов, спиртных напитков и т.п. Можно и торты, и салаты, и шашлыки с икрой — любые прелести вольной жизни.

Сдаешь паспорт, телефон, тебе помогают донести неподъемные сумки и провожают в помещение, в котором предстоит провести 3 дня. Нормальный ремонт, мебель, в каждой комнате — телевизор и DVD, две хорошо оснащенные кухни с множеством плит. В коридоре — кондиционер (заходя, когда на улице было +36, я настраивала себя на дни невыносимой жары). Обнаружился чистенький душ и комната отдыха. И даже свидание оплачивать не нужно (такой вот сервис!).

Зашел муж — и в первый момент я его не узнала: в робе, очень похудевший, с появившимися седыми волосами, но загоревший под южным солнцем. Мелькнула мысль: закончился наш кошмар, длившийся 2 года. Первый день, наверное, мы только и делали, что разговаривали. Больше всего, конечно, о дочери — о ее успехах, наградах на конкурсах, о буднях, о летних каникулах. С наступлением вечера я начала испытывать некоторый дискомфорт: очень хотелось выйти на улицу, пройтись. Муж удивлялся: «Ну что ты, сходи на кухню, походи по коридору — вон сколько места». А хотелось, наверное, того, что и называется свободой. Когда приходит понимание, что пока тебя не выпустят, ты никуда не сможешь пойти… и на окнах решетки в несколько рядов, за которыми лают огромные собаки алабаи — в этот момент в твоей голове что-то меняется. Трудно описать словами эти ощущения. Наверное, только тогда, в ту минуту, я окончательно осознала, что это значит — сидеть в тюрьме. И мне стало еще больше жаль своего мужа. И Лешу Козлова, вернувшегося в колонию второй раз, и девчонок из Pussy Riot — и многих, многих других невиновных, лишенных такого простого, физически необходимого — свободы.

На второй день я сказала мужу: «Бог с ними, с этими комплексными ресторанными обедами, которые в Бутырке можно было заказывать, а здесь нельзя. Зато здесь можно в любое время выйти на улицу, пройтись по земле, подставить лицо солнцу». Потому что это ужасно, просто невыносимо — сидеть взаперти. Особенно, будучи чистым перед законом, а главное — перед своей семьей.

У Володи сложились нормальные отношения в отряде, очень многие видели его по телевизору — за что очередное огромное спасибо журналистам, объективно отражающим наш кафкианский процесс. Муж работает и продолжает верить в скорое освобождение по итогам рассмотрения жалобы адвокатов в Верховном либо в Европейском суде. По-прежнему больше успокаивал он меня, чем я его. Много шутил. Только вот, прощаясь, сказал: «Как это с одной стороны милосердно — позволять заключенному видеть своих близких 3 раза в год, а с другой стороны как жестоко — побаловать волей, и вновь возвращать в тюрьму. Это как будто тебя сажают во второй раз…».

А мне, по эту сторону тюрьмы, хочется следующего:

– Утопического: чтобы тем, кто получает профессию следователя, прокурора, судьи в обязательном порядке назначали пребывание в тюрьме хотя бы на несколько дней. В качестве производственной практики. Ощущение отсутствия свободы возникает у человека очень быстро, и нашим правоохранителям, я уверена, пригодился бы такой опыт в моменты возбуждения уголовных дел, при продлении срока содержания под стражей и вынесения обвинительных приговоров (а других у нас, к сожалению, не бывает). Особенно, когда речь идет о невиновных людях, очутившихся в тюремном аду по чьей-то указке, ошибке или умыслу.

– Более реалистического: тем, кто в нашей обыденной жизни умеет страдать из-за отсутствия денег, невозможности провести отпуск на Канарах, непонимания со стороны начальника и прочих жизненных пустяков, стоило бы заглянуть одним глазком хотя бы в СИЗО. Такая народная медицина — в малых дозах и понарошку — многим пошла бы на пользу.

Берегите своих близких и цените то, что имеете…