Туофикеа — общественные новости

Его знают даже те, кто никогда не смотрит канал «Культура», одним из основателей которого он был пятнадцать лет назад, и те, кто не является зрителем его программ на других телеканалах.

Наверняка причина тому – то обстоятельство, что, занимая ответственные государственные посты, Михаил Швыдкой неизменно оставался тем, кем привык быть после окончания театрального института – радио- и телеведущим, критиком, эссеистом, членом жюри всевозможных конкурсов. И его неуемную творческую активность нисколько не умаляли никакие должностные нагрузки. О том, что значит для него медийность, – чего в ней больше, удовольствия или хлопот, или же это своего рода нелегкий крест, который приходится нести по жизни, – рассказал сам Михаил Ефимович:

— Для меня медиа-сфера – это та область, где я достаточно органично для себя реализуюсь. Кроме работы на телевидении я регулярно веду колонку в «Российской газете». Делаю это не ради «денег или славы». Придерживаюсь твёрдого правила: надо в неделю выдавать хотя бы колонку (а лучше — две), иначе мозги твои начнут ржаветь. Бюрократическая работа, которой я занимаюсь уже не один год…

— …бюрократическая – в хорошем смысле этого слова?

— Да чёрт его знает, в каком… Так вот бюрократия неизбежно прививает определённые навыки, и один из них – это структурирование хаоса нашей жизни. Помимо дисциплины и определённой формализации мышления, она приучает к излишней осторожности, к постоянной, неусыпной самоцензуре, а творчество всегда предполагает свободу мышления.

— Мы вас знаем как бывшего руководителя ВГТРК в те самые годы, которые сегодня многие склоняют с обличительными эпитетами. Как бы вы сами сопоставили 90-е годы и нулевые? Когда было больше динамизма в плане развития как технологий СМИ, так и свободы слова?

— Когда ты размышляешь о времени, в котором ты был на двадцать лет моложе, то это время уже само по себе лучше. Тогда или совсем не было никаких болячек или их почти не было… Если серьёзно, то в сопоставлении с сегодняшним периодом то, что мы переживали в 90-е, всё было в диковинку, всё было «на новенького». Новая страна только складывалась, отдельный вопрос как это происходило – хорошо или плохо. Но те годы требовали острой, подчас почти молниеносной реакции на происходящее. Хотя, по существу, острота реакции у журналиста и вообще у людей, сопричастных к CМИ, должна быть всегда и везде, при любых политических устройствах, при любых переменах.

…Я прекрасно помню, как некоторые мои гордые знакомые носили ящики с переносными телефонами, — это выглядело тогда сущей экзотикой, тогда, в начале 90 –х. А спустя каких-то неполных два десятилетия мы стали разговаривать по скайпу, что представить себе не мог Жюль Верн. А, например, Айзик Азимов преподносил это исключительно как фантастику.

— Не оказалось ли для нас больше потерь, нежели приобретений?

— Я вам так скажу. Свобода слова – это вещь и объективная, и субъективная. Её столько, сколько ты сам хочешь получить. Сегодня в нашей стране выйти на площадь можно практически с какими угодно лозунгами, — точно так же, как и можно написать что угодно в газете, журнале, твиттере, и т.д. И пиши что хочешь – про «кровавый режим», про «счастливый режим». Можешь ругать, можешь обожествлять. Сегодня когда мы начинаем размышлять о дефиците свободы слова, то требуется уточнение, о чём идёт речь: о нескольких правительственных СМИ, которые потому и правительственные, что у них есть заказчик – государство. Но сказать сегодня, что ныне у нас меньше свободы слова, чем было в 90-е, я лично не могу. Она, эта свобода, другая. И у неё есть даже свои преимущества.

Когда НТВ принадлежало Гусинскому, а «Первый канал», как мы помним, находился под влиянием Березовского, то государственный канал РТР на этом фоне – смею вас заверить – отличался от них, и, как показало время, отнюдь не в худшую сторону. Возьмите для примера нашумевшую в то время историю с аукционом по «Связьинвесту». На демократическом НТВ шаг влево – шаг вправо в освещении данной темы считался бы попыткой к побегу. И карался предельно жёстко. И в этом смысле, как ни парадоксально, государственные СМИ были наименее ангажированными. Другое дело, что и «Первый», и НТВ выполняли поставленные перед ними задачи высокопрофессионально, мастерски. Но опять же если рассматривать военную (или хотя бы полувоенную) дисциплину на тех же «Первом» или НТВ, то она действительно была, и была весьма серьёзной. Когда же мы говорим о палитре мнений, то складывалась она не из мыслей и оценок отдельных людей в эфире, а фактически из общей редакционной политики целых телеканалов.

То, что внушительные медиа-ресурсы принадлежали олигархам, у которых интересы в основном находились в иных, абсолютно отличных от СМИ, сферах бизнеса, — а это прежде всего крупная промышленность, в том числе сырьевые её отрасли, — разумеется, не было положительным явлением. На средства массовой информации богатые люди смотрели либо как на оружие, либо как на обременительный актив. Одно неосторожное слово редактора или ведущего новостей – и олигарх незамедлительно оказывался в сложной ситуации. Думаю, история НТВ «первого призыва»– наглядное тому подтверждение.

— Вы начинали именно как журналист – корреспондентом журнала «Театр», причем удивительно, что вашими коллегами в этом, на первый взгляд, чисто культурологическом издании были впоследствии вышедшие на арену уже общественно-политической журналистики такие разные люди как Сергей Пархоменко и Андрей Караулов…

— Да, вы будете смеяться, но годом моего настоящего дебюта я сам считаю 1967 год, когда в утренних программах на «Маяке» я писал подводки (на нашем жаргоне это звалось прокладками) к песням. Это был мой первый заработок. В профессиональной среде эти программы назывались «Когда начальство бреется». И на «Маяке» шел двухчасовой блок, состоящий из чередования текстов и лёгкой музыки. Уже позже, когда я перешёл в журнал «Театр», я стал осваивать куда более серьезные темы на радио, и не один год вёл программу «Театр и жизнь». Вообще, радио – это любовь моя.

— Всесоюзной аудитории вы стали широко известны прежде всего как автор и ведущий этой программы. Не могу не спросить — нет ли желания и конкретных планов у вас или ваших коллег возродить подобную передачу, причём не на нишевой частоте, а на радиоканале общего формата? Ведь «Театр и жизнь» — это уникальный, достаточно редкий на сегодня жанр — радиожурнал.

— Понимаете, ведущие программ отличаются от радио- и теленачальников тем, что они нас зовут, а — не наоборот… Радио общего формата сейчас другое. Ему также, как и коммерческим каналам, требуются драйв; иная, чем это было в «Театре и жизни», манера общения. Огромное количество рекламы перебивает разговор, — к сожалению или нет, но это, повторюсь, другое радио.

…Когда я предстал впервые на радио в качестве ведущего, я записывал свой первый выпуск «Театра и жизни» — вы не поверите! — 5 часов. То есть часовый формат мы технически готовили в объёме, пятикратно превышающим готовый «сухой остаток». На записи сидели редактор, представитель Главлита; здесь же тебя опекал лингвистический редактор, следивший за произношением, за правильностью ударений. И так далее, и тому подобное. Тебя могли заставить переписывать фразу по 5-6, а то и по 15-20 раз. Когда я уходил с радио (а это был 1992 год), я писал часовую программу за 52 минуты. 8 минут из прежде отведённого часа забирала реклама.

— Много кривотолков ходит об Академии российского телевидения, которую вы возглавляете с 2008 года. По вашему ощущению, есть ли в АРТ пространство для критики того, что попадает на экран? Насколько реальна самокритика внутри самого телевизионного сообщества? Или же Академия должна лишь защищать собственные цеховые интересы телевизионщиков?

— Академию российского телевидения, с моей точки зрения, погубила политика. И далеко не самым благотворным образом сказалось на ней такое неистребимое свойство человеческой натуры, как тщеславие. Добавьте к этому ещё крайний эгоцентризм. Нужно понимать – на телевидении работают люди с невероятно обострённой, очень нервной природой. Тому есть психологическое объяснение — они всё время в кадре, им всё время кажется, что на них везде, постоянно смотрят. На ТВ ежедневно, ежечасно идёт, — когда открытое, когда подковёрное, — соревнование, чтобы зритель выбрал именно тебя, а не кого-то другого.

Отсюда – специфическая, присущая телевидению какая-то особая, болезненная реакция на критику. А академики АРТ часто вместо профессиональных качеств оценивают политический вектор того или иного сюжета или программы. Так сложилось за последние годы, что критически ориентированным каналам больше шансов получить ТЭФИ, потому что многим кажется — оппозиционность синоним профессионального мастерства. На самом деле, как подметил редактор журнала «Огонёк» Виктор Лошак, «не бывает смелых журналистов, бывают смелые главные редакторы». Если ты работаешь в формате «Эха Москвы», то у тебя одни возможности. Если приходишь на «Первый канал» или на «Радио России» — то другие. Проблема последнего времени состоит в том, что и журналисты, и продюсеры очень хотят работать на публичных, массовых каналах, и одновременно же – достаточно благополучно, безопасно, я бы сказал, для себя – быть диссидентами. Я сейчас не осуждаю никого, я хочу, чтобы меня правильно поняли. При наличии такого большого количества разнонаправленных векторов, когда я, условно говоря, хочу ходить на демонстрации под лозунгами что Путин плох и параллельно же получать зарплату на «Первом канале» или на массовом развлекательном канале, то тут есть одно очень серьёзное противоречие. Его не выдерживает ни одна, даже самая демократичная западная система. Подчёркиваю – для работы журналистом сейчас много самых разных мест. В конце концов, иди работать на ТВ «Дождь», работай дома, в Интернете, — пожалуйста, открывай свой сайт и пиши там что угодно. Но где бы вы ни работали, главное – надо стараться всегда быть честным.

В то же время если сегмент, так или иначе связанный с общественно-политической составляющей телевещания (а это, как вы понимаете, информация и публицистика) ещё могут пройти по разряду прогрессивного и качественного и в итоге заполучить заветную статуэтку, то в части кино-показа, научно-популярного и развлекательного ТВ простая оппозиционность никак не способна прикрыть профессиональную беспомощность. И это – зеркальное отражение внутреннего противоречия, заложенного сегодня в обществе в целом, которое столь выразительно проявляется в нашем телевизионном мире.

— Почему же телевизионщики так любят этот конкурс? В конце концов, не всем же им «быть и слыть» оппозиционерами и диссидентами.

— Потому что это — отличная площадка, где можно собраться и поговорить на понятном для друг друга языке. Моя позиция: если мы хотим сохранить АРТ, то нам надо развивать другие, новые проекты, помимо Национальной премии. Потому что если мы всю нашу деятельность сведём только к ней, то всегда будут назревать и прорываться наружу внутренние коллизии, при которых неизбежно будут довольные и обиженные, не устающие повторять, что премия вручена (или не вручена) несправедливо.

А по поводу симпатий к ТЭФИ я вам вот что скажу. Когда мы проводим подраздел конкурса — «ТЭФИ-регион», то подобных противоречий нет и в помине. Потому что это — одно из самых творческих и дружественных мест для поистине непринуждённых встреч. Этот конкурс — одновременно и фестиваль, так как телекомпании, привозящие свой «товар», предположим, в Ставрополь, имеют совершенно другую аудиторию, чем люди, которые показывают свои программы в Красноярске. Тут нет прямого столкновения, что безусловно присутствует на примере федеральных телеканалов, которые ориентируются примерно на одних и тех же зрителей. К тому же региональное ТЭФИ – это всегда мастер-классы, встречи с «лучшими по профессии», как говорили в старину. Также по этому принципу мы начали проводить «ТЭФИ-содружество» — для сообщества стран СНГ.

— Вы один из «долгоиграющих» телеведущих, и не ошибусь, если предположу, что ваша успешная и уже достаточно продолжительная для телевизионного человека востребованность, причём в различных тематических и жанровых ипостасях, -обусловлена вашим обаянием (а этому «ремеслу», как известно, не научишь). Внешне вы — душа любой компании и бесконфликтный человек. Тем не менее, на протяжении всего вашего карьерного восхождения вы были в самом центре серьёзных, резонансных конфликтов. Тут и кадры в «Вестях» с «похожим на Скуратова», и разбирательство с экс-министром культуры Соколовым, и история с реституцией, и увольнение Михаила Пономарёва, который жалобу на вас написал не куда-нибудь, а прямо Ельцину…

— Да, много чего было… Кстати, с Мишей Пономарёвым, с Михаилом Анатольевичем, мы дружим. Несмотря ни на что. Я его очень ценю как журналиста, — он очень одарённый человек. Ну и само собой, строптивый.

— Поделитесь секретом: как вам удаётся гасить желчь недоброжелателей? Ведь вы, в общем-то, довольно благополучно выходили из всех этих ситуаций.

— Ну, благополучно – трудно сказать, это всегда оставляет рубцы на сердце. По поводу Пономарёва – то было время, когда часто возникали трения между ведущими эфира и начальниками. А я начальником на ВГТРК был жёстким, прямо скажу. И если нарушались достигнутые служебные договорённости, и журналист начинал говорить, что он их не понимает, то приходилось отвечать кратко – до свидания. Здесь — телевидение, и по-другому нельзя. Что касается моих отношений с А.С.Соколовым, мы с ним при встрече всегда любезно здороваемся. По поводу него я вот что думаю: есть политические конфликты, а есть люди, с которыми идеологически я несовместим. Но, как ни удивительно, с чуждыми идеологически людьми я в повседневности прекрасно нахожу общий язык. Мне приходилось встречать в жизни с теми, кого по традиции называют славянофилами, — хотя к ним в СМИ отношение не однозначное. Так вот многие из них – личности с потрясающими характерами, подвижники, замечательные хлебосолы. Ещё раз повторюсь, я могу общаться с человеком, даже дружить с ним, совсем не разделяя его политических взглядов. Я — западник, но при этом и государственник, и на собственном примере, надеюсь, вполне доказываю: такое совмещение возможно. Я считаю, что у России – европейский путь развития, я даже не демократ скорее, а либерал, но при этом я отношу себя и к государственникам-патриотам. И не ищите здесь противоречий.

— Каковы Ваши собственные медиа-пристрастия и предпочтения – не как чиновника, а как театроведа и журналиста?

— Набор очень простой; это — «Российская газета, — вообще Владислав Фронин молодец, номинально официозную газету делает такой, что она интересна всем. Я читаю «МК», «Коммерсантъ», «Ведомости», «Комсомолку» — просматриваю… Из журналов – «Журналист», естественно. Стараюсь не пропустить «Огонёк», — я полагаю, ныне это — очень серьёзное издание. Симпатичны мне и отдельные глянцевые издания, «ОК!», например. Там работает Вадим Верник, которого я когда-то готовил к поступлению в институт. Из радио — «Эхо Москвы», «Маяк», «Коммерсантъ-FM», «Сити-FM», «Серебряный дождь», «Вести – FM», «Радио-культура». Люблю «Радио Классик», а также «Радио Ретро». Ну и, конечно, стараюсь смотреть все основные и неосновные телевизионные каналы.