Туофикеа — общественные новости

Вряд ли в истории можно найти людей, которые публично и открыто выступили бы против справедливости. И можно констатировать, что до сих пор справедливости – в смысле справедливого устройства общества – никто так и не достиг. Иначе не говорили бы об этом требовании сегодня. Просто справедливость (то есть представления о справедливости, о справедливом устройстве) всегда и у всех значимых социальных групп были различными.

И дело даже не только в том, что представления о справедливости у одних групп населения часто расходились с представлениями о справедливости у их социальных контрагентов – то есть тех, кто как раз в первых видел препятствие в установлении того, что справедливым считали они сами. Строго говоря, ни рабовладелец, ни феодал, ни капиталист никогда не считали те отношения, которые обеспечивали их доминирующее положение в обществе, несправедливым. Они считали справедливым, чтобы раб хорошо работал за выдаваемую ему похлебку, крестьянин исправно платил оборок, рабочий не бастовал.

И сегодня, наверное, ни Горбачев, ни Чубайс, ни Гайдар (будь он жив) не скажут, что их катастрофические эксперименты над страной были несправедливы. Первый заявит, что истинная справедливость в том и крылась, чтобы разрушить существовавший в СССР социально-политический строй. Второй – что приватизация, в конечном счете, была воплощением справедливости, потому что передавала собственность из рук «неэффективного собственника» в руки «эффективного». Третий – что несправедливы были как раз государственные цены, потому что лишали отдельного производителя права установить на свой продукт ту цену, которую он считал бы справедливой.

Точно так же и Адольф Гитлер был бы глубоко не согласен с утверждением о несправедливости своих действий — он бы, напротив, утверждал, что несправедливость в том и заключалась, что «высшая раса» была недооценена человечеством, а сама справедливость как раз в том, что бы уничтожить или поставить на службу ей низшие расы.

Но, как было сказано, дело даже и не в этом. Хотя разные представления о справедливости, рожденные разницей интересов, и порождают все социальные конфликты, войны и революции.

Здесь можно было бы ограничиться тем, что сказать, что раз представления о справедливости у имущего меньшинства и неимущего большинства разнятся, то с точки зрения демократии, то за основу должны приниматься интересы последних, а потому справедливо будет так или иначе подчинить стремление к справедливости имущих стремлению к справедливости неимущих. Дело, однако, и в том, что у самих неимущих представления о справедливости, как правило, разнятся. Причем не в мелочах, что не слишком значимо, а в концептуальном понимании.

Если принять за исходное, что раб считает свое положение раба несправедливым, то пути исправления такой несправедливости он будет видеть подчас в диаметрально противоположных вещах. Один раб будет стремиться к тому, чтобы перестать быть рабом и самому обзавестись рабами. Другой – в том, чтобы его кормили лучше и выдавали не пустую похлебку, а чтобы каждый день в ней было мясо. И желательно, чтобы раз в неделю его опускали погулять. Третий увидит справедливость в том, чтобы убежать. Четвертый – в том, чтобы восстать, освободить максимальное количество рабов и вместе с ними вырваться за пределы рабовладельческого государства. Пятый же – в том, чтобы уничтожить власть рабовладельцев и само рабовладение.

Кстати, те, кто поддержит последнюю точку зрения, разойдутся в представлениях о том, чем заменить разрушенный строй. И все повторится на новом витке спирали: часть потребует утвердить власть освободившихся и превратить в рабов бывших господ. Часть – сочтет, что нужно установить законы, обязывающие господ сытно кормить рабов. Часть – просто предложит освободить нынешних рабов. Часть – выдвинет проект передачи рабам в надел части обрабатываемой ими земли с обязанностью оплачивать пользование ею. Наконец, часть будет отстаивать идею уничтожения рабства и всех форм эксплуатации в принципе. И все их требования будут обосновываться как рез их представлениями о справедливости. Которое у всех окажется разным.

Поэтому, если ставить вопрос о справедливости сегодня, то, при всей шаткости и неопределенности этого требования, приходится говорить как о том, что не только справедливо, но и исторически обоснованно на данном этапе развития истории, так и о том, какие критерии лежат в основе требования справедливости.

В сегодняшнем мире и сторонники рыночного фундаментализма, и сторонники государственного регулирования будут равно считать свои требования справедливыми. Одни — апеллируя к тому, что свободный рынок дает большую возможность успеха для более сильного и более талантливого. Другие, требующие социальной защиты, обратятся к тому, что свободный рынок порождает кризисы, конфликты и социальную дифференциацию.

На что первые, кстати, возразят, что с одной стороны, предлагаемые вторыми высокие налоги лишают экономически активную часть общества стимула к развитию экономики. А с другой, что высокие социальные пособия порождают социальный паразитизм и иждивенчество. Кроме того, организационное обеспечение механизма взимания высоких налогов и системы выдачи социальных пособий требует раздувания государственного аппарата, роста бюрократизации и ведет к диктату государства в различных сферах общественной жизни. В конечном же счете, все эти меры в совокупности снижают темпы экономического роста, а следовательно, препятствуют увеличению количества благ, существующих в обществе, а потому, в конечном опять счете они невыгодны как раз неимущим.

С тех пор, как после 1917 года социал-демократические и социалистические партии стали все чаще приходить к власти в капиталистических странах, при всех известных успехах, которых им удавалось добиваться, основной их проблемой становилось именно раздувание государственного аппарата, бюрократизация и замедление темпов развития – что и стало основанием нарастающей критики их консерваторами и неоконсерваторами (у нас иногда почему-то называемых «неолибералами»).

Потом, уже в 90-е годы, в Европе вновь начался «левый марш» и социал-демократы вновь стали возвращаться к власти. Но оказалось, что они сталкиваются все с теми же проблемами – и во многих случаях просто не имеют ни плана, ни проекта движения к тому новому обществу, которого смутно ждало общество.

И все яснее стало то, что части левого движения было понятно еще сто лет назад: проблемы установления справедливости не решаются исключительно через сферу распределения и перераспределения. Перераспределить можно только созданное богатство. А стало быть, основной вопрос справедливости не в том, как делить, а в том, как производить.

Какое положение вещей в конечном счете будет признано обществом более справедливым: устройство, при котором низка социальная дифференциация, и децильный коэффициент составляет, скажем, ¼ (низшие десять процентов имеют доход в 100 долларов, а верхние – в 400), или устройство, при которой децильный коэффициент составляет 1/20 (низшие 10 % имеют по 1 000 долларов, а верхние 10 % — по 20 000)?.

Относительное равенство доходов (не говоря об их уравнивании) – не решает вопроса справедливости. Даже повышение доходов само по себе ее не решает. Потому что повышение потребления – это лишь повышение животных функций организма. Это отлично было показано в свое время Стругацкими в «Понедельнике» на примере кадавра, «гения потребления», создаваемого в лаборатории Выбегалло.

Верно, конечно, что, не повышая благосостояния человека, невозможно обеспечить развитие общества. Но это благосостояние по-настоящему значимо не тогда, когда ведет к сытому довольству, а тогда, когда становится освобождением человека от того, чтобы посвящать всю свою жизнь заботе о добывании пропитания – и становится основой как его творческой производственной деятельности, так и его личностного развития.

Тупик социал-демократии был как раз в том, что ее требования в основном сводились именно к требованиям перераспределения и гарантий для социально-незащищенных и не вели к ускорению развития. Ни производства, ни личности. Они всегда хотели предложить голодному «рыбу». Даже если ее приходилось отбирать у богатого. И, освобождая человека от голода, они одновременно освобождали его от ответственности и от стремления к деятельности. В этом как раз коммунисты превосходили их тем, что делали ставку на развитие производства, на то, чтобы человек, включаясь в это производство, получал возможность для собственной реализации – то есть, предлагали (до известного момента) не рыбу, а «удочку». Но после того, как они сами перестали это делать, общество вступило в пору застоя и накопления противоречий, что завершилось «величайшей геополитической катастрофой».

Сейчас приходится выбираться из этой катастрофы. И полноценно это нельзя сделать, ни поддавшись искушению «рыночного фундаментализма» (тем более что в данных конкретных условиях он не способен обеспечить стимулирование производственного развития), ни пойдя на построение ограниченной социал-демократии Европы, двигаясь по пути исключительно совершенствования распределения. Распределению подлежит лишь то, что создано. Ограничиться «справедливостью распределения» сегодня в России — означает застыть в сладком проедании остатков «советского наследства».

Новый этап развития (как исторического, так и производственного) заключается сегодня в отказе от постоянно воспроизводимого выбора между «обществом обогащения» и «обществом потребления». И в сознательном создании «общества познания», «общества развития».

Если человеку предлагается большая зарплата без повышения товарной массы, то есть без развития производства, то это не обеспечивает, в конечном счете, ни повышения уровня жизни, ни утверждения справедливости – повышенная зарплата лишь станет стимулом повышения цен.

Реальное утверждение справедливости – это повышение возможности для человека включится в производство собственных благ. Но и в этом виде, если ограничится лишь последним, это приведет лишь к повышению роли человека в обеспечении собственного потребления – потребление будет повышаться, увеличиваться – но не возвышаться, человек будет превращаться во все более интенсивно работающий инструмент обеспечения собственного потребления, которое останется на прежнем приоритетном месте.

Но, в конечном счете, справедливость – и не в том, чтобы человек потреблял все больше и больше. Справедливость в том, чтобы человек был освобожден от подчинения себя собственному текущему потреблению. Справедливость в том, чтобы человеку (и каждому человеку, и человеческому обществу в целом) была обеспечена возможность все большего свободного развития его личности, все более полной реализации всех заложенных в нем способностей и потенциалов. Говоря словами Маркса: «Каждый человек, способный стать Рафаэлем, должен иметь реальную возможность им стать».

«Новая справедливость» подразумевает преодоление как «справедливости обогащения», так и «справедливости потребления» и достижение «справедливости развития». И это — принципиально иной уровень справедливости.