Туофикеа — общественные новости

1 апреля исполнилось 70 лет со дня начала Крымской наступательной операции, где наши войска в ходе Великой Отечественной окончательно выбили фашистов из Крыма. А было это очень непросто: неприятеля — под 200 тысяч, сотни танков, авиация и тысячи артиллерийских орудий. За годы оккупации враг засел там крепко. Участников страшных лет обороны Крыма остались единицы. Как они пережили этот ад и какой ценой победили?

Глаза не терпят резкий свет и сейчас. 170 дней той темноты они запомнили на семь десятков лет. Аджимушкайские каменоломни — Брестская крепость Крыма. В мае 1942-го сюда спустились 15 тысяч бойцов и жителей Керчи. Дневной свет увидели 48 человек. Теперь ему одному вспоминать, как это было.

«Пойдешь в госпиталь, а там раненые стонут: «Сестричка, дай мне что-нибудь, я хочу жить». Она подойдет к нему, а у самой ничего нет — обнимет», — рассказывает участник обороны Аджи-Мушкая Михаил Радченко.

Подземный госпиталь среди завалов каменоломен отыскали спустя годы, когда поисковые отряды доказали, что оборона Аджи-Мушкая была, что гарнизон сражался среди древних штолен, погибал от пуль, снарядов и голода. Держался, отвлекая силы противника, дав перебраться через пролив отступающим частям.

Ждал приказа уйти, но не получил и отправил в небо последнее сообщение: «Всем! Мы, защитники Крыма, задыхаемся от газа, умираем, но в в плен не сдаемся!»

Газ пустили, когда выбить из каменоломен не удалось снарядами и авиабомбами, а контратаки подземного гарнизона стали слишком частыми. Первый «газовый удар» унес жизни сразу нескольких тысяч, а потом каждый день сквозь щели в породе ядовитое облако растекалось по каменным коридорам.

«Немцы начинали в 10 утра и до вечера качали газ. Мы сразу ложились на землю и влагой и сыростью дышали», — вспоминает Михаил Радченко.

Концентрация газа была настолько плотной,что на Нюрнбергском процессе эта страшная «газовая атака» не упоминалась.

Для командования Красной Армии ни аджимушкайского гарнизона, ни его героической обороны не существовало. О них забыли, потому что уже пал Севастополь. А они, несуществующие, сражались там, где даже просто жить было невозможно, перемещаясь в темноте по протянутым проводам, погибая в вылазках за водой или высасывая ее губами из влажных стен.

Пещера, усыпанная игрушками, — детская могила. Вместе с солдатами умирали все, кто спускался сюда, не зная, что никогда больше не увидит дневной свет, не узнает, как так же, как они, победу приближали у легендарного перешейка, изрезанного окопами и валами еще с 20-х.

Земля Перекопского вала до сих пор хранит лисьи норы. Одна из них — участника обороны Перекопа Петра Олейника. Пять месяцев по колено то в снегу, то в воде, держа укрепления до того, когда пришел приказ наступать. Его позиция на карте, сам начертил.

«У немцев был кусочек. Они все позиции наши видели», — вспоминает Олейник.

На его кителе — четыре медали «За отвагу». Их никогда не вручали просто «за участие» — только за личное мужество в бою. Самую первую получил сразу после штурма укреплений Перекопа.

Тяжелее боев у многих не было, иначе бы не просили вернуть обратно к этим валам, чтобы, как Иван Бондарь, погибший уже под Севастополем, лежать там, где воронки ни время, ни трава укрыть не смогли.

Никому из них не надеть всех медалей — не поместятся. А Екатерине Селищевой, участнице боев за освобождение Крыма, точно не забыть 18 километров гнилого моря Сиваш, что форсировали вброд. Шли к Перекопу, к тем лисьим норам. Потом уже обозы тянулись лентой по узкому разминированному участку, где метр в сторону — и смерть.

Сиваш. Ветер гоняет здесь перекати-поле и днем, и ночью. Естественный редут любой обороны Крыма. Его плотная соленая вода хранит тела погибших еще в Гражданскую. В апреле 1944-го бредущие на штурм до берега не добирались батальонами. Этому морю и снаряд не нужен, чтобы убить.

Маленькое кладбище у Перекопа каждый апрель прирастает новой могилой — вал все еще отдает останки погибших за него. И так здесь — каждая линия обороны.

Под своды каменоломен Михаилу Радченко приходить все труднее, хотя дом, в котором родился и живет, — в пяти сотнях метров.

Их медали и фотографии — это вечная память. Ветераны помнят, как год назад не давали хоронить прах защитников высоты, как президент Украины не возложил цветы к монументу погибших за Керчь. Наверняка и поэтому теперь в их память врезан и еще один день.

«Я когда услышал позывные «Маяка», взял приемник, поцеловал его и заплакал: наконец-то Россия», — признался Радченко.