Туофикеа — общественные новости

Пять мифов главного послевоенного процесса.

Миф 1: Сталин не хотел открытия Нюрнбергского процесса

— Наталья Сергеевна, неужели руководство самой пострадавшей из-за Второй мировой войны страны не было заинтересовано в трибунале, пусть даже в тайном?

— До сегодняшнего дня во всем мире можно часто встретить мнение, что Сталин был против Нюрнбергского процесса и что он был организован усилиями американцев. Но это абсолютно неверное утверждение. Более того, именно Советский Союз еще 14 октября 1941 года впервые выдвинул идею открытия международного суда над главными нацистскими преступниками. Предполагалось, что суд будет организован еще в период войны, как только кто-то из титулованных гитлеровцев будет захвачен в плен.

Связано это было с делом Рудольфа Гесса. Он, как известно, был заместителем Гитлера во главе нацистской партии. В конце мая 41-го года он прилетел в Англию, чтобы убедить Черчилля пойти на мировую с Германией перед нападением на СССР — что ему, к счастью, не удалось. Англичане удерживали его всю войну в качестве военнопленного. Это очень пугало сталинское руководство, которому казалось, что Гесса могут использовать для заключения сепаратного мира. Опасения эти усилились в период, когда немцы наступали под Сталинградом: именно в этот период СССР стал активно продвигать идею военного трибунала.

А вот американцы, наоборот, были против публичности. В то время они еще были согласны с англичанами в том, что казнь нацистских военных преступников без суда предпочтительнее военного суда. Рузвельт и Черчилль даже составили письмо Сталину, в котором разрабатывалась идея наказания военных преступников на основе административного решения союзников, то есть без суда и следствия. Но когда Черчилль приехал в октябре в Москву, он убедился в разговоре со Сталиным, что тот все еще настаивает на проведении международного процесса, и даже не стал вручать ему это письмо.

Таким образом, до конца войны вопрос был в подвешенном состоянии: Сталин придерживался своей линии, Черчилль — своей. Рузвельт занял промежуточную позицию, согласившись, что нужно провести суд, — но, по его мнению, он должен быть очень кратким и в любом случае на него не должна быть допущена пресса.

— И когда же они пришли к консенсусу?

— Только в конце 1944 года. В это время начинается разработка американцами прин-ципов суда над главными военными преступниками. 3 мая 1945 года министры иностранных дел СССР и Великобритании принимают предложение американской стороны, а уже 20 ноября открывается судебный процесс.

Ровно за два месяца до этого в СССР создается специальная комиссия для руководства этим процессом. Ее возглавил Вышинский. Там назначаются главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе — Руденко и член трибунала — Никитченко. Эта комиссия постоянно надзирала за деятельностью нашего судьи и главного обвинителя и время от времени устраивала им головомойки. В частности, 9 октября на этой комиссии Вышинский обвинил Руденко в том, что он пустил на самотек подготовку обвинительного заключения, не отстаивал наши идеи, а также не послал заключение в Москву на апробацию.

Кроме того, в Нюрнберге на следующий день после начала суда была создана особая комиссия, которая вместе с московской стала заниматься подбором свидетелей, доказательств, контрпредложений.

— А зачем СССР был нужен публичный Нюрнбергский процесс?

— Во первых, это было юридическим и моральным признанием победы. Также нужно было показать воочию этот страшный феномен нацизма, который был сокрушен. Для Сталина никаких сложностей организация публичного суда не представляла — он умел делать такие процессы, умел заставить подсудимых и свидетелей говорить то, что ему нужно. Союзники же опасались, что не будет прочной юридической базы, а главное — будут снова обсуждаться их маневры по перевооружению Германии, по Мюнхенскому сговору, непротивление немецким захватам, а также молчание о сталинских репрессиях. Они знали, что пошли на союз с режимом, отнюдь не идеальным. Именно поэтому союзники сначала сомневались в необходимости процесса, а затем все-таки предпочли, чтобы правда о германском фашизме, о страшных последствиях ультранационализма была объявлена громогласно, доказана всеми документами и осталась в памяти на века, — вот в этом мудрость наших западных соседей. Союзники, несмотря на уже начавшуюся холодную войну, сумели довести процесс до конца и сделали все возможное, чтобы этот процесс вошел в историю как сотрудничество четырех стран — может быть, последние слова сотрудничества.
Миф 2: Все документы были заранее согласованы

— Были ли приняты меры к тому, чтобы острые вопросы не всплыли на процессе?

— По мере того как обвинители заканчивали свои выступления, американцы начали принимать меры, чтобы все делегации составили списки вопросов, которые не нужно разрешать обвиняемым поднимать на процессе. Первым это предложил главный обвинитель от США — Джексон, и его активно поддержала советская сторона. Наш список был представлен в конце ноября 1945 года. Он включал вопросы общественного строя СССР, внешнюю политику Советского Союза — в частности, вопросы советско-германского договора о ненападении и протоколы к ним, переговоры Гитлера с Молотовым в ноябре 40-го года и некоторые другие пункты.

Надо сказать, что союзники совместно препятствовали обсуждению целого ряда вопросов, в том числе вопросов секретных протоколов.

— Если СССР провел такую мощную подготовку к Нюрн-бергу, то каким образом всплыли протоколы к пакту о ненападении?

— Секретные протоколы к советско-германскому пакту всплыли из-за ошибки наших обвинителей. Руденко или Зоря случайно допустили возможность принятия в качестве доказательства письменных показаний Гауса — юридического советника Риббентропа во время его переговоров в Москве в 1939 году, когда заключались договор «О ненападении» с секретными протоколами и договор «О дружбе и границах». Вот эти самые переговоры были подробнейшим образом Гаусом описаны. Возможно, показания Гауса не перевели Руденко, который немецкого языка не знал. В итоге он допустил принятие этого документа в качестве доказательства. И в результате все остальные свидетели ссылались на показания Гауса, что им уже невозможно было запретить.

И вот, когда защитник Геринга — Зейт захотел предъявить сам секретный протокол, который оказался каким-то образом в его руках, — до этого этот текст никому не был известен, — судьи его спросили, из какого источника он получил этот документ. Скорее всего, секретный протокол был передан Зейту американскими спецслужбами, но точно не кем-то из обвинителей. Но когда Зейт отказался сообщить, откуда протокол, судьи запретили ему оглашать его и отказались признать этот документ. И в приговоре факт обнародования секретных протоколов не фигурирует ни под каким видом.

— Почему так важно было скрыть пакт?

— Эти документы страшно дискредитировали советское руководство. Заранее обусловленный раздел Польши — агрессия двух стран с заранее намеченными целями… До Нюрнбергского процесса эти протоколы ни разу не были опубликованы. Только после того, как американцы захватили немецкие архивы, они были обнародованы. Естественно, протоколы старались держать в строжайшем секрете. Недаром в советской историографии эти протоколы замалчивались и отрицались, и только когда уже наступил период перестройки — 1988 год, они наконец-то были признаны. Так что с точки зрения сталинского руководства это страшные документы, как и катынские. Поэтому защита, когда наступило ее время предоставлять доказательства и вызывать свидетелей, как раз ухватилась именно за вопросы секретных протоколов 39-го года и за катынский вопрос — единственный вопрос, в котором наши союзники не поддержали СССР.
Миф 3: Расстрелы польских офицеров в Катыни совершили немцы

— Но как на процессе появилась Катынь?

— Дело в том, что Катынь, вопреки рекомендации Джексона, была включена в наше обвинительное заключение. Причем в первом варианте этого заключения была указана цифра — 925 расстрелянных польских офицеров. Через несколько дней по согласованию с Москвой число было изменено на 11 тысяч расстрелянных — существенная корректива. И опять-таки это инкриминировалось немцам.

В результате защита вызвала своих свидетелей — командира немецкого батальона 537-го полка Аренса и двух офицеров, Рекса и Котта. Кроме того, адвокаты хотели вызвать швейцарского патологоанатома Навеля, освидетельствовавшего могилы расстрелянных поляков, но тот категорически отказался выступать в процессе на стороне германской защиты и не приехал.

Началась бурная дискуссия — разрешать ли вызов этих свидетелей. Американцы, англичане и французы считали, что это станет доказательством пристрастности суда и будет свидетельствовать против трибунала. Только Никитченко категорически возражал.

И в результате была допущена возможность выступления свидетелей защиты. С нашей стороны выступил Базилевский — бывший заместитель бургомистра Смоленска, который подлежал казни через повешение за коллаборационизм с немцами. Этот человек уже выступал в комиссии Бурденко со свидетельскими показаниями против немцев, заявляя, что ему рассказал обо всем бургомистр Меньшагин. Тем не менее Меньшагин, который был потом арестован и 25 лет просидел в советской тюрьме, после освобождения в своих мемуарах утверждал, что ничего подобного Базилевскому не говорил.

Второй свидетель, болгарский патологоанатом Марко Марков — член немецкой комиссии 43-го года. Его показания тоже доверия не вызывали — он пробыл в Катыни всего два дня. Этот Марков, который в ноябре 1945 года был привлечен к суду и смог избежать наказания и приговора, заявил на Нюрнбергском процессе, что выводы немецкой комиссии сфальсифицированы и что он всегда думал, что это сделали немцы.

Третий свидетель от СССР — Прозоровский, патологоанатом, который участвовал в знаменитой комиссии Бурденко.

По поводу этой комиссии надо сказать, что она тоже имеет немало скрытых сторон. После освобождения Смоленска Бурденко было предписано выехать в город вместе с чрезвычайной комиссией по расследованию военных преступлений. Но самому Николаю Николаевичу было разрешено заниматься только военными преступлениями против советских граждан. Туда же выехала огромная группа сотрудников НКВД во главе с Меркуловым, который как раз руководил катынским расстрелом в 40-м году. Именно эта комиссия и подложила те документы, которые им требовались, и изъяла те, что противоречили официальной версии, провела дополнительные раскопки и подготовку свидетелей. Кругловым была составлена справка на 50 страниц, которая послужила канвой для будущего сообщения Бурденко. Сообщение комиссии Бурденко и эта справка Меркулова — Круглова не только создает практически одну и ту же картину — даже многие ошибки, в том числе и в фамилиях, в них идентичны. Затем была собрана пресс-конференция с участием огромного количества иностранных журналистов.

Некоторые считают, что Бурденко сознательно подписал фальсификацию, но у меня все-таки, после тщательного изучения всех стенограмм комиссии, создалось впечатление, что он верил всему тому, что ему втолковывали ребята из спецслужб. Он как ученый и как пожилой человек с розовыми очками на глазах не сомневался в выводах комиссии.

— Если катынский вопрос был таким спорным, то почему же СССР решил снова его поднять?

— В Нюрнберге сталинское руководство захотело получить подтверждение выводам комиссии Бурденко уже на международном уровне. Но это не удалось. В результате было разрешено выступить трем свидетелям от защиты и трем свидетелям от обвинения. У меня создалось впечатление, что судьи не поверили ни тем, ни другим, потому что немецкие свидетели тоже немного путались в показаниях. Но факт остается фактом — никакого подтверждения тому, что это было сделано именно немцами, на Нюрнбергском процессе не было, абсолютно вопреки утверждениям наших коммунистов, в том числе и Зюганова.

Очень интересно, что в 1943 году, когда активно обсуждалась катынская тема, Кобб — постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании — писал в своем дневнике: «Мы понимаем, что катынский расстрел — это, скорее всего, дело русских, но ведь мы же знаем об огромном количестве людей, которых уничтожил советский режим. Неужели кровь русских взывала к нам меньше, чем кровь поляков?» Они все знали, и тем не менее иного выхода, кроме как союз с нами, у них не было. Очень мудрая политика — не поддержать крики о виновности русских в катынском расстреле. Это очень негативно могло сказаться на сотрудничестве с Россией, а военное сотрудничество тогда им было необходимо так же, как и нам, для разгрома Германии.
Миф 4: Убийство Зори — первого главного обвинителя от СССР

— Говорят, что Зоря вышел из доверия Сталина и потому был убит…

— Это до сих пор спорно. По одной из версий о гибели Зори, предложенной его сыном, Юрием Николаевичем Зорей, главный обвинитель от СССР должен был выступать на суде по катынскому вопросу. Он будто бы хотел выступить против официальной версии и был убит. Наше официальное заявление — что он чистил оружие и случайно застрелился, — вызвало много подозрений. Но это абсолютная чушь, потому что только Покровский был уполномочен говорить на суде о Катыни, а в компетенцию Зори входила как раз «подготовка агрессии в СССР» и секретные протоколы.

— Но их огласили, и он стал неугоден?

— В какой-то степени да, но я бы исключила из возможностей убийство Зори. Его оплошность, что он проглядел письменные показания Гауса. Мой научный руководитель, Аркадий Иосифович Полторак, был секретарем советской делегации. Он рассказывал, что, когда Зорю вызвали в Москву, он был очень напуган. Он был напрямую связан с этими органами и по собственному опыту знал, чем все может обернуться. 23 мая в американской газете были опубликованы сами секретные протоколы, и именно в этот день он покончил с собой. Совпадение дат публикации и смерти Зори говорит о многом. Любопытно, что в Лейпциге его сын нашел документ, где было указано звание — рядовой. Немаловажен и тот факт, что его везли хоронить в Лейпциг, — у меня на руках есть документы. То есть его посмертно — он был генералом — понизили в звании.
Миф 5: Смерть Геринга была инсценирована, а Гесса убили

— С Нюрнбергским процессом связаны и другие странные смерти — смерть Геринга и Гесса.

— Геринг покончил с собой за два часа до казни. В последнее время стала популярна версия о попытках американцев инсценировать его смерть, чтобы потом куда-то его вывезти и каким-то образом использовать, — это абсолютная чушь. У меня есть протокол о вскрытии тела Геринга, где указано, что причиной смерти точно был цианистый калий. Геринг был не против, чтобы его расстреляли, но очень не хотел допустить позорного повешения. А вот кто ему передал этот яд — единственный вопрос, который остается неясным. Это мог быть кто-то из его стражи, священник, жена при последнем поцелуе. Сам он пишет (перед казнью Геринг написал несколько писем), что у него было три капсулы, две из которых он позволил найти, а третью вложил в баночку с кремом. Трудно поверить, что она в течение десяти месяцев не была обнаружена… Тут опять-таки начинаются домыслы.

— Но странная смерть Гесса…

— Я также не согласна с точкой зрения, что Гесса убили в 93 года. Это был месяц, когда в тюрьме вся стража была английской — там каждый месяц менялось руководство: английское, русское, американское, французское… И чтобы человека в 93 года вешали на шнуре, вместо того чтобы дать ему, допустим, сильное сердечное средство — причем это якобы делали англичане, — это по меньшей мере странно. В конце концов, он остался там один в этой тюрьме.
Вместо заключения

— Наталья Сергеевна, а кому выгодно искажение данных об этом процессе?

— Мне самой эта манера искажать историю, чтобы интрига сохранялась, абсолютно непонятна. Правда — она всегда важнее. Как бы она ни была неприятна, она не должна скрываться, чтобы такое больше никогда не могло повториться. Вот почему я считаю, что те, кто пишет о сложных вопросах нашей истории, гораздо большие патриоты, чем те, кто все это замалчивает.

— Но ведь Нюрнберг до сих пор остается для россиян тайной за семью печатями…

— Вы правы. Но я над этим работаю: скоро выйдет моя книга «Тайны Нюрнбергского процесса», которую мы совместно с Фондом демократии выпустим к концу года. Туда войдут 390 документов процесса.

Материалы Нюрнбергского суда были опубликованы в 42 томах на английском и французском языках, но на русском лишь частично — подробности Нюрнберга у нас замалчивались. В конце ноября прошлого года во время своего доклада я поставила вопрос о публикации стенограмм процесса и нашла поддержку в Госдуме — возможность готовить их публикацию в интернете. Но пока сам архив не совсем готов — они попросили дать им пару лет на подготовку к этой работе.
Резюме «Труда»

Наталья Лебедева

Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, член российско-польской группы по сложным вопросам российско-польских отношений в истории ХХ века. Является главным специалистом по Нюрнбергскому процессу и Катынскому расстрелу.

Автор книг «Подготовка Нюрнбергского процесса», «Безоговорочная капитуляция агрессоров», «Катынь: преступление против человечества» и других.