Туофикеа — общественные новости

Каждый божий день телевизор показывает нам Дмитрия Анатольевича Медведева, занимающегося какими-то важными государственными делами. Некоторым он уже настолько надоел, что люди, увидев его, переключаются на другую программу. Мы привыкли к Медведеву, считаем, что знаем его, понимаем, чего от него можно ждать, не обращаем уже на него никакого внимания. А ведь этого большая ошибка. Мы вовсе не знаем, что за человек президент, не знаем даже, насколько он человек. В этой статье я постараюсь хотя бы отчасти выяснить это. Причем в первую очередь буду опираться на книгу Николая и Марины Сванидзе «Медведев», вышедшую в 2008 году в петербургском издательстве «Амфора». В основу этой книги легли беседы (восемь вечеров по 2,5 часа) с Дмитрием Медведевым в период, когда он был сперва кандидатом в президенты, а затем избранным президентом.

Неизбежный пропагандистский настрой подобного рода книг, а также одиозное имя Сванидзе, конечно, оттолкнули читателей: ну, что там может быть, кроме сплошной конной статуи, отлитой в граните… А зря. Медведев в тот момент был, насколько мог, откровенен. Книга наполнена интереснейшими деталями, которые Сванидзе допустил в текст — то ли по глупости, то ли специально желая подставить президента. «Медведев» дает вполне пригодный материал для анализа. Все факты достоверны (хотя, может, и приукрашены) — остается только читать и понимать.

Безымянная бабушка

Когда на вопрос: «А вы родословную свою знаете?» — человек начинает многословно вилять, это кажется странным. Не взыщите, но я приведу ответ Медведева целиком, лишь кое-где разбивая его своим комментарием, чтобы дать лишний раз почувствовать аромат и способ мышления президента. Ну, и уж заодно — чтобы все-таки разобраться в его родословной. Итак, ответ на поставленный выше вопрос Медведев начинает со слов: «Я никогда специально ею не занимался. Более того, не буду лукавить, думаю, что это мало кому интересно». Что значит «лукавить»? И почему «мало кому»? Это как раз многих интересует. Внимательно слушаем: «Лет до тридцати я вообще считал, что есть какой-то набор предков, о которых я что-то знаю — ну и ладно. В общем, как всякий советский человек. Думал, что, собственно, никого сильно выдающегося среди моих родственников нет. И к сожалению, в моей родословной, как и в родословных десятка миллионов людей нашей страны, невозможно проследить историю России. Потому что большинство этих родословных начинаются в конце XIX века. А что было до этого, никому не известно. Я вот об этом тоже думал. Правда, недавно мне принесли мое древо по отцу. Там курские крестьяне начиная с XVIII века».

Просто эпос какой-то: «А что было до этого, никому не известно». И в нем сразу же намечается тема «всякого советского человека» без роду, без племени. Продолжаю цитату: «Ведь в Европе практически любой крестьянин знает, как звали его пращуров в XVII-XVIII веках. Может, гордится ими, может, просто что-то знает о них. И какие-то книги сохранились по родословным, какие-то метрические записи в церквях — кто у кого родился и на ком женился. У нас этого ничего не осталось».

Опять тьма неизвестности, но тут ко «всякому советскому человеку» добавляется еще и всякий российский человек (в XVII-XVIII веках советской власти еще не было). Тема знакомая: где, мол, нам равняться с Европой. У них вон там, как все, а у нас бесполезно даже пытаться искать свои корни. Однако вдруг ненароком оказывается, что, если постараться, не так уж и трудно кое-что выяснить: «В последние годы люди стали больше проявлять интереса к этим вопросам. Я тоже стал более внимательно к этому относиться, но ничего принципиально нового для себя не обнаружил». И сразу за этим: «Родственники по отцу происходят из Курской губернии. Недавно мне отдали родословную роспись потомков Михаила Медведева, урожденного около 1725 года».

Так мы по ходу дела обнаруживаем сразу две интересные вещи: во-первых, Дмитрий Анатолиевич вполне поддается стадному чувству (когда люди… тогда и он тоже), а во-вторых, он не видит кричащих противоречий в собственных словах, по крайней мере — если дело касается сравнения России и Европы. К принципиальному свойству президента не видеть очевидное мы еще вернемся. Что же касается отсутствия интереса к собственному происхождению (в чем нет еще ничего особо плохого), то это — его личная проблема, которую он (что опять-таки характерно) экстраполирует на всех жителей России (что совершенно не неправомерно). Здесь уже проявляются некоторые особенности личности президента. Но о них мы подробнее поговорим в свое время.

А сейчас продолжим цитату с того места, где сказано о потомках урожденного около 1725 года Михаила: «Там множество предков, носивших фамилию Медведев и происходящих из Курской губернии. Моя бабушка была дочерью питерского рабочего, а он, мой прадед, во время Первой мировой войны и революции, по сути, пропал, после чего она и переехала из Питера в деревню в Курской области. Там в достаточно юном возрасте познакомилась с моим дедом».

Стоп. Какой прадедушка? Как-то мутно все это написано. Сперва кажется, будто речь все еще идет о Медведевых (в книге нет абзаца), и лишь потом понимаешь (если, читая, не проскочил), что нет, речь уже о других. Нас что — специально запутывают? Впрочем, кое-какая информация все-таки есть: питерский прадед куда-то пропал. Поминай как звали. Так бывает. Но возникает подозрение, что именно из-за этого прадедушки президент и впаривал нам о том, как в России никто ничего не знает о своих предках… Ну, да ладно, бог с ним. Однако если в огне революции затерялось имя прадедушки, то имя его дочери, бабушки президента, все-таки должно быть известно. Нет, президент и его не называет. Не знает? Это как-то сомнительно. Хотя — все может быть. Все-таки тут не Европа, а Россия, «у нас этого ничего не осталось».

Я не то, чтоб уж очень хотел знать имя этой бабушки, но все-таки, согласитесь, странно, что президент скрывает его. Просто обидно за нее и за ее папу. У всех предков есть имена, а у этих нет. Не проще ли бы было о них вообще ничего не говорить, чем вот так вот вводить их контрабандой в абзаце о Медведевых. Чего стесняться? Национальности? Но наш народ толерантен, он прекрасно уживается со всеми другими народами. Никому не придет в голову порицать президента за то, что его прадед грузин, татарин, еврей или, скажем, юкагир. По крайней мере, лично я убежден, что все народы достойны уважения, а их дети — любви. Но я начинаю беспокоиться, когда имя, которое, в конце концов, не так уж и трудно узнать, ни с того, ни с сего вдруг скрывают, да еще так неловко и глупо. Он что — марсианин? Или секретный агент? Тогда вы так и скажите. Мы поймем и не будем задавать неприличных вопросов. А то, что вы прячете прадеда за нашим, якобы, общим незнанием прошлого, заставляет подозревать лично вас в каких-то недобрых намерениях.

Вернемся, однако, в курскую деревню, где безымянная бабушка познакомилась с дедушкой (все та же цитата, не опускаю ни слова): «Его звали Афанасий Федорович Медведев. Он был из крестьянской семьи и, конечно, делал революцию. Сначала в деревне у себя устанавливал советскую власть. Насколько я знаю, участвовал в коллективизации». Тут читатель вправе ждать от президента слов осуждения в адрес дедушки. А как же? Все-таки Медведев уже совсем скоро развяжет компанию десталинизации. По крайней мере, ярый борец со сталинизмом Сванидзе должен как-то поднять эту тему. Ну, типа там: как загонял в колхозы? Сколько кулаков отправил в Сибирь? Не было ли бунтов? Много ли пришлось расстрелять сиволапых? Сванидзе эта тема должна быть кровно близка, поскольку он все-таки из почтенного семейства «врагов народа». Но нет, Николай Карлович почему-то молчит, не задает интересных вопросов (хотя в других местах книги обращается с Медведевым, почти как со своим протеже).

Сванидзе молчит, и мы остаемся в неведении. Лично я предпочитаю верить, что Афанасий Федорович ничего особо плохого не сделал. Но смущают слова президента, который сказал, что дедушка, «конечно, делал революцию». Что — разве каждый русский человек делал революцию? Разве каждый участвовал в коллективизации? Нет, этим занимались особые люди, с определенным настроем психики (как, впрочем, и занимающиеся десталинизацией). И уж конечно, не каждый человек (продолжаю цитировать) «в 30-е годы закончил специальные курсы. Ну и потом пошел по партийной линии. В результате — во время войны был политруком. Воевал на Малой Земле. С Брежневым, правда, не встречался. Но реально был там. Кромешный ад был там, по его воспоминаниям».

Надо сказать, этот дед был немного чудным. У него были какие-то особые счеты со временем. Дмитрий Анатольевич рассказывает о нем поразительные вещи: «Мне врезалось в память, что дед всегда собирался на поезд часа за четыре. Военная привычка, которую невозможно было перебить. Он был партийный работник, за ним была закреплена машина, тем не менее он приезжал на вокзал очень заранее, как я уже говорил, часа за три-четыре. На тот случай, если поезд раньше подадут или они не втиснутся в вагон. Дед работал первым секретарем райкома партии на Кубани, очень верил в социалистические идеалы». Какое же отношение к социалистическим идеалам имеет такая, прямо скажем, невротическая боязнь опоздать на поезд? Можно предположить, что это то самое революционное «нетерпение», которое заставляло некоторых коммунистов бежать впереди паровоза к светлому будущему. Самим спешить и других загонять в это светлое будущее (так сказать, «время вперед»). Например, коллективизировать народ, который не знает своего счастья, ради абстрактных идеалов (коммунизма или либерализма — какая разница).

К истории этой дедушкиной фобии внук добавляет один забавный факт: «Был очень искренний человек и абсолютный бессребреник. Бабка всю жизнь на него ругалась, что когда его решили наградить в 50-е годы, то он мог взять автомобиль «Победа», но постеснялся и взял золотые часы. Подарок от Хрущёва. Часы эти достались мне по наследству: отец их носил, теперь они у меня хранятся». Отказался от «Победы» — что ж, символично. А в связи с часами, на которые он ее променял, вспоминается новела из фильма Тарантино «Криминальное чтиво», где отец хранит в одном месте часы, которые обязательно надо передать сыну. Архетипический смысл там прозрачен: часовой механизм (теперь, правда, уже в основном электронный) в какой-то момент обязательно должен сработать. Проблемы со временем, которые имел дед (и вообще дедовские проблемы), проявятся в следующих поколениях. Дед делал революцию в отдельно взятой деревне и загонял людей в колхоз (модернизация того времени), а внук патронирует ИНСОР, занятый модернизацией на новый лад, ваяющий «Образ желаемого будущего», которое (как и будущее, желанное революционерам) противоречит и традициям России, и здравому разуму.

В конкретной практической форме наследственные нелады Дмитрия Медведева со временем выразились в сокращении числа часовых поясов и диковатом убеждении, что России всего двадцать лет, выраженном в новогоднюю ночь. Очень плохо, что странности деда начали распространяться на всю страну.

Дед Афанасий пережил свое время и, возможно, сыграл какую-то роль в том, что Дмитрий Медведев вырос человеком, оторванным от реальности. Он говорит: «Дед был членом компартии больше 60 лет. Хотя и дорос в карьерном плане до 1-го секретаря райкома, но идеалист был до мозга костей. Достаточно долгую жизнь прожил — умер в возрасте 91 года. Застал все, что можно было застать: и перестройку горбачевскую, и новые времена. Так получилось, что я с ним не очень много в этот период общался. К тому же он стал старенький, и мы его берегли. Старались на некоторых вещах не особенно акцентировать его внимание, чтобы не разочаровать совсем под конец жизни». Что-то вроде Брежнева, только не на государственном, а на семейном уровне. Скорей всего, наблюдая этого старика, Медведев и сформировал свои представления о советском периоде истории нашей страны — на словах уважительные, а на деле — давайте посмотрим какие.