Туофикеа — общественные новости

Революционная демократия в арабском мире имеет возможность осуществить следующий этап в глобальной демократической революции, отмечает Уолден Белло.

Арабские демократические восстания вызвали чувство ностальгии у многих людей, которые организовали свои собственные демократические революции много лет назад. Они наблюдали за событиями разворачивающиеся на площади Тахрир Каира на каналах «Al Jazeera» и «CNN», это чувство «что есть в воздухе витает плавление», как сказал бы Маркс, вернулось ко многим из тех, кто пошел на баррикады во время революции на Филиппинах в 1986 году.

Ностальгия

Люди, которые пожертвовали личной безопасностью, чтобы свергнуть Фердинанда Маркоса в феврале 1986 года возможно мотивируются тем, что египетский интернет активист Ваэль Гхоним (Wael Ghonim) сказал о ключевом психологическом моменте восстания: «Мы знали, что мы победим, когда люди начали пробивать психологический барьер, когда они решили, что лучше умереть за правое дело, чем жить без достоинства … Мы сильнее, чем эти парни (Мубарака), потому что они опасаются за свою жизнь, а мы готовы отдать свои».

Разрушение психологического барьера страха был соединено с другим чувством, которое было порождено толпой на обеих площадях Тахрир и Манила: ощущение, что люди по-настоящему определяют свою судьбу, что они взяли свою судьбу в свои собственные руки. Это был исходный демократический момент, если угодно — нетронутый момент самоуправления, который так неадекватно передается в теоретических трактатах о демократии.

Однако, вместе с чувством ностальгии пришло и острое ощущение упущенных возможностей. Для многих, кто принимал участие в народно-демократических восстаниях, охвативших Филиппины и в Латинскую Америку в 1980-х и Восточную Европу в 1989 году, эйфория народной власти была недолгой, уступая место, по мере развития событий беспокойству, разочарованию и цинизму. Критический момент произошел тогда, когда грубая сила прямой демократии, которая свергла диктатуру, была преобразована представителем выборной демократии с целью упрощения механизма демократического управления.

Головоломка представительной демократии

Некоторые из классических теоретиков демократии были обеспокоены этим переходом. Руссо не доверял представительной демократии, потому что он чувствовал, что «общий интерес» или «общая воля» народа заменена тем, что он назвал «корпоративным интересом» своих выборных представителей. Маркс и Энгельс относились весьма подозрительно к представительной демократии, поскольку, по их мнению, она просто скрывала экономические интересы правящей буржуазии за «ширмой» парламентской политики. Возможно, наиболее важным была мысль политического социолога Роберт Михельс (Robert Michels), который видел выборы результатом эволюции метода, посредствам которого люди манипулируют лидерами, чтобы оставлять их постоянно у власти. Михельс продолжал утверждать, что представительная демократия не сможет избежать «железного закона олигархи».

Страхи этих классических теоретиков политической науки стали реалиями на постсоветском пространстве, вылившиеся в восстание системы управления, которые имели место в 1980-х и 1990-х. Для будущих жителей новых демократий на Филиппинах и в Латинской Америке, эйфория власти народа уступила место западному влиянию парламентского избирательного режима, в котором традиционные экономические элиты быстро пришли к власти. Конкурентная политика процветала, но фракции элиты конкурируют между собой лишь за право «царствования». Прогрессивная политика была маргинальной для систем, в которых доминируют консервативные или центристские интересы. Коррупция стала элементом, своеобразным смазочным материалом, обеспечивающим функционирование системы.

Структурная перестройка посредствами демократии

В то время как традиционные элиты правили в парламентских системах США и многосторонние организации оказывали давление для создания строгих программ против авторитарных режимов. Вскоре стало ясно, чего Вашингтон и многосторонние организации хотели от новых демократических режимов. Главной их целью была использование их влияния для введения репрессивной экономической адаптации национальных программ и политики по управлению долгом. В Аргентине, например, международные финансовые институты оказали значительное давление на правительство Рауля Альфонсина отказавшейся от нео-кейнсианской политики, предусматривающей налоговую реформу, либерализацию торговли и приватизацию предприятий. Когда правительство дрогнуло, Всемирный банк приостановил выплаты по кредиту.

В Перу правительство Альберто Фухимори было избрано на популистской волне против платформы Международного валютного фонда (МВФ), но после вступления в должность, он приступил к реализации навязанной неолиберальной программы, которая включала резкий рост налогов, взимаемых с государственных предприятий, а также радикальной либерализации торговли. Эти меры вызвали глубокий спад, что привело к народным волнениям, что в свою очередь послужило предлогом для Фухимори приостановить действие конституции и восстановить власть.

На Филиппинах, одной из основных причин провала плана Вашингтона стал отказ Фердинанда Маркоса от его реализации, поскольку в стране отсутствовало верховенство закона, что сделало его неэффективным инструментом для погашения 26 миллиардного внешнего долга и для реализации МВФ и Всемирным банком программы структурной перестройки. Даже не экономический кризис, сопровождающий конец режима стимулировал Банк и Фонд сделать из молодого правительствоа президента Корасон Акино то, что нужно Фонду и Банку, а именно сделать главным экономическим приоритетом — погашение задолженности. Правительство внесло на рассмотрение закон, который предусматривал автоматическое ежегодное списание из национального бюджета полной суммы необходимой для обслуживания долга. Речь идет о 30-40 процентах бюджета, которые шли на обслуживание долга. Таким образом, правительство было лишено жизненно важных капитальных вложений, позволяющим регулировать экономический рост.

В Восточной Европе и бывшем Советском Союзе, эйфория 1989 года сменилась в 1990-х годов в трудными временами. МВФ воспользовался переходом от коммунизма навязыванием «шоковой терапии» или быстрым всеобъемлющим введением рыночных механизмов. Процесс привел к утроение числа людей, живущих в нищете. Хотя в странах Восточной Европы, большинство либерально-демократических режимов были в состоянии выжить в условиях радикальной перестройки в России и ее бывших зависимых стран в Центральной Азии, шок от мафии капитализма заставил людей терпеть, если не поддерживает возвращение или сохранение авторитарных режимов, таких как режим Владимира Путина в России. К 2010 году, по данным одного исследования около 80 процентов жителей бывшего Советского Союза все еще живут или жили бы при авторитарных режимах.

Возрождение демократических фантазий

Первым значительным вызовом для окостенелой демократии был импульс проходящий из Латинской Америке, где в первом десятилетии нового века разочарования неолиберализма, привели к появлению инновационных популистских политических партий и движений, а также к мобилизации гражданского общества, открывающего новые возможности для вмешательств в политический процесс в Венесуэле, Эквадоре и Боливии.

Арабские революции расширяют это вызов демократическим фантазиям для того, чтобы создать институты, которые будут содействовать расширению прямого участия граждан в решении насущных проблем и политических вопросов страны. Это позволит восстановить изначальную связь с первоначальными идеями революции – свобода, равенство, братство, родившимися во времена великих потрясений Французской революции.

Арабские революции отличаются по крайне мере по двум моментам, позволяющим им вырваться из круга демократических фантазий. Во-первых, молодежь, которая возглавила эти революции в меньшей степени обязана соблюдать предписания традиционной представительной демократии и, вероятно, будет более инновационной в свете коммуникационных возможностей. Они, информационные технологии, помогут в создании более непосредственных форм представительства народа во власти, а также могут быть использованы его для подрыва традиционных механизмов репрессий и мобилизации толпы, которая свергает репрессивные диктатуры.

Во-вторых, неолиберальные рыночные реформы сыскали себе дурную славу, которой у них не было в восьмидесятые и девяностые годы. Либерализация потоков капитала спровоцировала несколько кризисов, в том числе нынешний глобальный спад, в то время как либерализация торговли привела к вытеснению местных сельхозпроизводителей и местных производителей иностранным импортом.

Более чем в любое другое время после эпохи неолиберальной революции Рейгана-Тэтчер 1980-х годов, радикальные свободные рыночные решения утратили доверие, хотя из-за отсутствия альтернативных структур, неолиберальная политика остается режимом «по умолчанию» среди экономистов и технократов.

Революционная демократия в арабском мире имеет возможность осуществить следующий этап в глобальной демократической революции. Примут ли они вызов, и пойдут по другому пути, или остановятся на классической модели представительной демократии покажет время.