Туофикеа — общественные новости

СМИ с подачи руководителя страны накручивают и подзуживают телезрителей, возбуждая у них жажду крови. Но что в истории человечества было отвратительнее толпы, требующей: «Распни его!»? Так почему мы позволяем себе превратиться в такую кроводанную толпу?

Выносить смертный приговор Коновалову и Ковалеву нельзя. И уж тем более нельзя приводить его в исполнение. Но вовсе не потому, что здесь мы можем столкнуться с судебной ошибкой или даже с сознательной «подставой» двух парней. Проблема тут стоит значительно шире и касается всего нашего общества.

Что принесет исполнение смертной казни? Многие сразу дают простой ответ: месть. Месть за загубленную жизнь (или жизни).

Месть – то чувство, которое преследовало человека на протяжении всей его истории. То, что привело к появлению принципа талиона («око за око») и обычаю кровной мести. То, что нисходит к одним из самых разрушительных (в том числе и для самого его носителя) чувств: ненависти и злобы. Злобы такой, которая способна превратить нас в животное – животное, готовое когтями и зубами рвать объект своей ненависти. И кому от этого становится легче? Обществу, члены которого теряют человеческий облик? Или самим исполнителям мести, которые насыщают свою жажду крови, но утрачивают человечность? Ведь они не исправят этим того, что произошло с их родственниками, ставшими жертвами убийцы. Но зато они сами станут убийцами.

Поэтому современными людьми кровная месть воспринимается как обычай варварский, кровавый и бессмысленный. Но почему, отвергая право на индивидуальную кровную месть, мы не отрицаем право на коллективную кровную месть, каковой и является смертная казнь? Получается, что мы перекладываем месть на плечи всего общества. То есть мы хотим, чтобы все взяли на себя функцию кровников. Разве есть в этом хоть капля благородства или хотя бы здравого смысла?

А если все-таки судебная ошибка? Вот кому, в таком случае, должны мстить родственники казненного? По логике сторонников смертной казни — всему обществу, которое не только допускает смертную казнь, но и требует ее. А то что же это получается? Если человека убивает другой человек, то он – убийца, заслуживающий, того, чтобы его самого лишили жизни, а если убивает общество – то оно просто может сказать: «Ну, извините, ошибочка вышла»? Месть всегда порождает новую месть, и вырваться из этого кровавого круга можно только осознав, что, давая выход мести, жизнь можно разрушить, а вот улучшить ее нельзя.

Другой аргумент состоит в том, что, мол, угроза смертной казни остановит потенциального преступника и спасет жизни невинных людей. Но действительно ли это так? Рекордсмен по количеству смертных казней – Китай. И, если смертная казнь действительно является сдерживающим фактором, должно сокращаться количество людей, идущих на преступление и, соответственно, количество самих казней. Но их количество только растет, ставя все новые и новые рекорды. Так о какой действенности можно говорить? Разве останавливает угроза смертной казни террористов и убийц, действующих в США? И разве захлебнулась от убийств и терактов Европа, где смертной казни нет? Если человек нормален, то страх утратить свободу является достаточным сдерживающим фактором. А если он ненормален, то угроза смертной казни его не остановит.

Поэтому смертная казнь – это вызов не преступнику. Это – вызов обществу. Это проверка, насколько общество способно найти в себе силы сохранить человечность и не стать убийцей. А разве, допуская смертную казнь, общество не становится убийцей? И не важно, за что казнить преступника – за взрыв в метро, за попытку государственного переворота, за убийство, за изнасилование, за гомосексуализм, за другую форму черепа и носа, в конце концов, – убийство всегда останется убийством.

Почему мы так относимся к убийцам? Почему, когда про человека говорят: он – убийца, мы испытываем ужас и отвращение? Потому что на уровне подсознания в нас все-таки присутствует заповедь «не убий», и лишение другого человека жизни выходит для нас за пределы нормальности. Мы, таким образом, подсознательно воспринимаем убийцу как человека ненормального и нездорового. И таким он и является в действительности. Разве можем мы сказать, что убийца – это нормальный член общества? Даже если человек совершил убийство против своей воли, вынуждаемый обстоятельствами, разве это не наносит глубокий, даже невосполнимый ущерб его психике? И общество, которое допускает смертную казнь и становится, таким образом, коллективным убийцей, не может оставаться здоровым. Давая волю злобе и ненависти, мы неизбежно становимся на сторону далеко не светлой силы.

Что в истории человечества было отвратительнее толпы, требующей: «Распни его!»?! – НИЧЕГО. Так почему мы стремимся превратиться в такую толпу? Почему здешние телеканалы со сладострастием смакуют мнение старушек-божьих одуванчиков, которые, типа высказываясь от всего народа, требуют не просто казнить предполагаемых исполнителей теракта, но и казнить их каким-нибудь извращенным способом, например, содрать с них живых кожу? И сделать это обязательно публично, чтобы кровавым зрелищем насладилось как можно больше народу. Не по образу ли и подобию здешнего руководителя, который потащил своего маленького сыночка посмотреть на лужи крови и еще неостывшие трупы, стремятся вылепить беларусский народ авторы этих сюжетов? Разве это – нормально? Разве мы готовы признать, что вполне соответствуем этому образу?

Смертная казнь не карает преступника. В первую очередь, смертная казнь развращает общество. Она снимает самый главный запрет – запрет лишать жизни другого человека. Она демонстрирует всем, что жизнь вовсе не так священна и неприкосновенна, как про это принято рассказывать. Да, она применяется к тому, кто сам нарушил неприкосновенность этой жизни. Но является ли это основанием для того, чтобы и другие ее нарушали – лично стреляя в затылок преступнику, либо призывая сделать это? Не наносит ли это травму всему обществу, лишая его человечности? А разве мало найдется людей, считающих, что раз обществу можно устанавливать свои критерии для оправдания убийства, то почему им самим нельзя?

В результате, если мы хотим жить в нормальном здоровом обществе, то у нас нет иного выбора: смертной казни в нашей стране быть не должно.