http://tuofikea.ru/novelty

Тяга к упрощению. Иван Давыдов о судебном искусстве

Жара делает людей еще более тупыми, чем обычно. Вот и я перестал понимать некоторые простые вещи. Я, например, перестал понимать, зачем нам вообще суд. Как процедура — довольно, между прочим, затратная и обставленная кучей непонятных сложностей. Зачем прокуратура? Зачем все эти дорогостоящие постановки — «предварительные заседания», «судебные слушания»? Кого режиссеры и авторы видят аудиторией всех этих пьес?

Вот, например, один человек пришел к следователю давать показания. Человек, кстати, числился потерпевшим. Что-то у него там украли, это неважно. Следователь вышел из кабинета, а через секунду ему на смену заскочили двое молодцов, пристегнули потерпевшего наручниками к стулу и объяснили доходчиво, что он, гомосексуалист, мягко выражаясь, пассивный, все сейчас подпишет и во всем сознается. Или ему пальцы сломают.

И он готов был все подписать и во всем сознаться, хотя даже не знал — в чем. Стал грехи вспоминать, мало ли, мы ведь все не святые. Тут, по счастью, следователь вошел, объяснил парням, что они дверью ошиблись, что это — вообще потерпевший. Даже извинился. Отстегнули, ушли потупившись. Пальцы уцелели.

Знакомый знакомых моих знакомых попал неприятней. В его машину — припаркованную — врезался мотоциклист, упал, сломал себе что-то. Приехали разбираться оперативники, увидели, что машина дорогая, и заявили, что за определенную сумму они даже бумаг писать не станут. Герой, ощущая полную свою невинность, над хищниками посмеялся. И потом полгода примерно кусал локти, скитаясь по допросам, а вопрос в конце концов решил, заплатив судье раза в три больше, чем у него сперва просили.

Я знаю еще много таких историй. И вы наверняка тоже знаете много таких историй. Вторая, на мой взгляд, вполне рациональная. Люди ради получения понятных благ использовали собственное положение и сложившуюся ситуацию. Это логично. Первая вызывает вопросы. То есть мне действительно непонятно, зачем им чьи-то там признания. Зачем множить сложности. Тащить признавшегося в суд. Устраивать свистопляску с адвокатами, прениями, удаляться для принятия решения, тарабанить приговор.

Права и свободы для россиян ценностью не стали. Может, двадцать лет — короткий слишком срок, может, никто на самом деле и не пытался россиянам показать, что это такое — права и свободы граждан, неважно. Не хочу погружаться в споры о причинах, ограничусь утверждением, которое мне лично кажется очевидным: права и свободы для большинства населения современной России — не ценность.

Я долго не мог понять, например, почему один переснятый по франшизе американский сериал про отлов и последующее наказание преступников смотрится в русском исполнении крайне нелепо, как дикая пародия. Все сюжетные ходы воспроизводились с рабской точностью, даже актеры были подобраны похожие, а вышел какой-то цирк шапито. Потом, пошагово сличив две версии, разобрался. Наши сценаристы просто выкинули из сериала все, что касалось сложных торгов обвинения с защитой, здраво понимая, что русскому человеку процесс защиты прав пойманного негодяя неинтересен.

В целом, власть человека с ружьем, то есть единственная настоящая власть, не ставится под сомнение, иначе мы бы сейчас тут не колонки писали, а дневники обитателей пылающих мегаполисов. Увлекательное, кстати, чтение, предыдущая смута много оставила поучительных памятников.

И не важно при этом, прав человек с ружьем или не прав. Спросите любого — от профессора консерватории до гопника у подъезда — и с вероятностью в 99 процентов он вам ответит, что нет, в конкретных своих действиях конкретный представитель власти всегда не прав (ну, не об абстрактной же «поддержке» какого-нибудь «Путина» нам разговаривать, это просто неинтересно). Дело не в том, что прав, а в том, что может. Может отнять, посадить, покалечить. А вы нет. Вас за это покалечат или посадят. Тут вся разница.

Соответственно, граждане России не являются целевой аудиторией правоприменительных постановок. Если бы в России просто ловили людей (не имеет значения, за что — за воровство, убийство, осквернение вековых устоев православия, расхищение вековых же кировских лесов), не поясняя причин, а суд сократили бы до объявления приговора, — это бы не вызвало никакого особого возмущения.

Могут — вот и ловят. А мы не можем. Могли бы — так и мы ловили бы.

Есть расхожее мнение, что аудитория — не внутри, а вне страны. Вообще, между прочим, нравиться загранице, которую мы глубоко презираем в силу разных вымышленных причин, — важная потребность русского самосознания, конечно. Плюс прагматика — там счета, активы, недвижимость, просто хорошие курорты, а ну как пускать перестанут.

Но с судами этими всеми — процесс над Pussy Riot ярчайшее тому свидетельство — происходит штука прямо ведь обратная. Впрочем, вспомнить можно и дело ЮКОСа, да и вообще любую почти резонансную посадку. От того, что прокуроры изображают наличие доказательной базы, а судьи — равное внимание к аргументам сторон (хотя это редкость, если не выдумка, они даже и не изображают), позора становится не меньше. Позора становится больше, и позор становится более, что ли, выпуклым. На презренный Запад небожественные наши комедии явно не действуют.

И вот тут опять возникает вопрос — тогда зачем? Может быть, экономя время, средства, нервы, перестать уже изображать наличие в России независимого суда? Внутри всем, в основном, плевать, и без того обходимся, снаружи все равно никто не верит.

В качестве искусства для искусства — тоже все это как-то не смотрится, очень уж топорная, в основном, получается работа.

Ловили бы просто так, да и сажали. Ну, или жгли. В разных смыслах, включая буквальный. Непосредственно в украденных лесах. По вывозам в леса профильные специалисты в силовых структурах уже имеются, надо просто дать им полномочия.

Надо вообще быть проще.

Тем более что все наверняка хоть в чем-нибудь, да виноваты, и осечки быть не может. Это в качестве постскриптума. Мы, помню, с приятелями шли как-то на футбол и недостаточно вежливо, что ли, посмотрели на омоновца, стоящего в оцеплении. И омоновец, мудрый человек с ружьем, сказал нам правильные вещи. Примерно вот что, если текст смягчить:

— Напрасно вы смеетесь, юноши. Вы, между прочим, тут под половину ориентировок у меня подходите.

И книжечкой специальной потряс.