Туофикеа — общественные новости

На повестке дня уже минимум два суда, организуемых свыше как показательные. Но если они что-нибудь и «покажут», то совершенно не то, что «показывали» аналогичные процессы в СССР, которые были этакой визитной карточкой советской власти эпохи наивысшего ее умоисступления.

В делах о так называемых массовых беспорядках на Болотной и о «панк-молебне» Pussy Riot налицо четко выраженные видовые признаки того, что называют показательными процессами. Во-первых, предельно высокий уровень пропагандистской шумихи, поднятой вокруг них начальством. А если точнее — настойчиво нагнетаемой атмосферы истерии и кликушества. Во-вторых, произвольность обвинений и довольно случайный состав обвиняемых. Арестованных судят совсем не обязательно за то, что они реально совершили. И это по-своему нормально, поскольку логика показательного процесса не требует какой-то там правозаконности.

Среди фигурантов «болотного дела» кто-то и в самом деле дрался с омоновцами, кому-то просто не повезло оказался рядом, а кого-то в это время вообще не было на Болотной. Неважно. Как неважно и то, что все, происходившее там 6 мая, под определение «массовые беспорядки» не подходит в принципе. Ведь задача этого процесса – преподать урок «рассерженным горожанам», а вовсе не выявить и наказать каких-то конкретных нарушителей.

То же самое и с «панк-молебном». Феминисток судят не за сорокасекундный танец, исполненный ими в храме Христа Спасителя и сопровождавшийся несколькими бессвязными выкриками. Их судят за изготовленный позднее клип с наложенными на отснятый в храме видеоматериал нападками на Владимира Путина и патриарха Кирилла. Не было бы клипа — не было бы ни арестов, ни суда. Но подвести клип под статью труднее, чем соорудить средневековый процесс о богохульстве. А главное, очень хочется отомстить за многочисленные оппозиционные перфомансы, которые устраивались разными людьми в разных городах в последние месяцы, и послать им всем устрашающий сигнал.

Возвращенные из прошлого показательные процессы должны сыграть хорошо известную, хотя и слегка забытую роль: привести общество в состояние запуганности и манипулируемости, смешанных с суеверным восторгом перед величием и всесилием власти.

Надо сказать, что в нынешнем веке у нас уже случались показательные процессы, хотя и в гораздо более бледном и вялом исполнении. Таковым был, например, первый процесс Ходорковского – Лебедева. При всех своих многочисленных несуразицах, он решил тогда свою задачу-минимум: сплотил если не всех, то явное большинство граждан в радости по случаю высочайшей кары, павшей на головы магнатов-олигархов. Но это было давно, в разгар сытых лет. Второй, позапрошлогодний процесс, этой задачи уже не решил. Он даже ее и не ставил. Требовалось просто впаять сидельцам новые сроки, потому что старые подходили к концу.

И вот – новые процессы с чрезвычайно высоким зарядом «показательности». Видимо, в верхах инстинктивно предполагают, что они возымеют эффект, напоминающий воздействие показательных процессов в десятилетие высшего их расцвета в нашей стране – от «Шахтинского дела» (1928) до суда над Бухариным и Рыковым (1938). Эти процессы были полной победой власти не только над ее противниками, но и над всем обществом. Можно даже сказать — над всем миром.

Но в мыслях о повторении этих подвигов совершенно упускаются из виду уникальные условия проведения тогдашних судов. Ведь обвинители, судьи, адвокаты и обвиняемые работали на них как единый коллектив, разоблачающий некие преступления сказочного масштаба. Случаи непризнания вины были редки, неуверенны и воспринимались публикой как исключение, которое лишьо подтверждает правило. Контроль властей над общественным мнением был абсолютным, а всеобщая истерия – непритворной.

Не только подконтрольная советская пресса, но и значительная доля иностранной освещала показательные суды с полным доверием к официальным версиям. Мало того: сегодня это трудно вообразить, но тогдашний посол США Джозеф Дэвис тоже ходил глазеть на процессы и отзывался об их качестве как самый заправский сталинист (потом его заслуги были даже отмечены орденом Ленина).

В целом же «успех» этих процессов объяснялся невероятной уверенностью в себе власти. Эта уверенность транслировалась на фигурантов, на народ, на зрителей в зале, включая и независимых. Она все подминала под себя, парализовывала любую волю.

Понятно, что такое не могло продолжаться слишком долго. Уже к концу правления Сталина его интерес к показательным процессам не то чтобы совсем исчез, но явно угас. Убежденность в собственном абсолютном могуществе дала трещину. На нескольких крупных закрытых судах того времени обвиняемые брали обратно выбитые в ходе следствия признания, и делать такие суды открытыми означало себе же создавать проблемы.

В послесталинскую эпоху несколько пробных показательных процессов, оказавшихся малоудачными (вроде суда над писателями Даниэлем и Синявским в 1966-м), быстро убедили власть, что дело это теперь хлопотное, лавров больше не сулящее, и что куда проще сажать без лишней огласки.

Ведь если обвиняемые не каются, да еще и нет уверенности, что народ будет в таком уж восторге от обвинительных приговоров, то все «показательные» эффекты переходят в свою противоположность. Из каждого очередного такого процесса власть выходит с меньшим общественным уважением, чем входила в него. Брежнев был реалистом и на грабли по возможности старался не наступать.

И именно на эти грабли решено наступить сейчас, хотя Россия десятых годов XXI века довольно далеко ушла от Советского Союза 60-х годов прошлого столетия. Но, видимо, очень хочется посмотреть, что будет. Хотя можно бы и так догадаться.

Обвиняемые и их защита в большинстве своем вины не признают. На общее обозрение будут выставлены все несуразицы и подтасовки. Общественного одобрения карательные приговоры не получат. Его придется инсценировать, мобилизовав состоящий при начальстве контингент профессиональных реакционеров, чтобы было кому плясать вокруг клеток с обвиняемыми, что сделает все действо еще более неприличным. Ну, а о пагубном влиянии на международную репутацию в данном случае говорить не приходится, потому что на нее и без того махнули рукой.

В общем, ничего, кроме усугубления собственных проблем, Кремль не получит, и, кажется, частично он сам об этом догадывается. Но это как раз тот случай, когда говорят: охота пуще неволи.