http://tuofikea.ru/novelty

Пора оценивать чиновников исходя из меньшего вреда

Работая над книгой об Австро-Венгерской империи, я натолкнулся на любопытный документ. Он называется «Присяга служащих двора Его Императорского и Королевского Величества». Ее приносили поступавшие на службу в главное придворное управление — так называемый штаб обер-гофмейстера. Среди прочего служащие клялись «не добиваться у влиятельных особ протекции или рекомендаций; не донимать оных особ просьбами любого рода и постоянно соблюдать данный запрет». Протекция, таким образом, не запрещалась законом. Да и как запретишь «порадеть родному человечку»? Но поддавшийся соблазну придворный чин становился клятвопреступником, человеком, не оправдавшим доверия и фактически предавшим своего государя.

Присяга, клятва в верности — институт более древний, чем законодательное регулирование, к которому мы привыкли сегодня. В Средние века дворяне в Европе, вступая во владение земельным наделом, приносили сеньору, от которого получали надел, оммаж — обязательство верной службы, сопровождавшееся специальной клятвой. Оммаж часто представлял собой сложную систему взаимных обязательств, но в принципе суть его сводилась к обещанию служить в обмен на определенные, четко оговоренные блага — в чем и приносилась клятва честью.
Феодальные времена, конечно, далекое прошлое, да и австрийского императорского двора уже почти сто лет как нет. В наше время присяги сохранились в качестве красивых рудиментов — при вступлении в должность главы государства, а также в армии и некоторых профессиональных сообществах (например, «клятва Гиппократа» у врачей). Это то ли моральный стимул, то ли инструмент психологического давления на человека — на случай трудной ситуации. Чтобы устыдился и не дрогнул: «Нет, как можно, я же присягу давал, честью клялся!» Вопрос, однако, сводится к наличию у поклявшегося оной чести, принципов, о которых он мог бы сказать «на том стою».
Закон накладывает на человека ограничение внешнее («но сказали — нельзя за флажки»), присяга или другая клятва — внутреннее, моральное. Нарушить закон иногда можно, оставаясь порядочным человеком, — по недоразумению или в силу несовершенства, несправедливости и аморальности самого закона. Нарушить присягу и остаться «рукоподаваемым» куда труднее. Так, главная моральная проблема немецких офицеров, готовивших в 1944 году покушение на Гитлера, заключалась в том, что они принесли присягу не только стране, но и лично фюреру, которого замышляли убить — во благо Германии.

Беда посткоммунистического общества — в том, что в нем крайне распространился тип человека, готового нарушать как закон, так и любые клятвы и обещания. Представим себе на минутку, что президент России или другой экс-советской страны вообразил себя императором Францем Иосифом и вздумал привести служащих своего «двора» (то бишь администрации), а заодно министров, депутатов парламента и сотрудников силовых структур к торжественной присяге. Чтобы поклялись «ни-ни» — не воровать, не ставить личные интересы выше служебных, не нарушать права граждан… Осмелюсь предположить, что уровень коррупции и злоупотреблений после сего торжественного акта не изменился бы ничуть.

Тем не менее один урок из чтения давно забытой присяги служащих императорского двора в Вене я извлек. Придворные чиновники клялись НЕ искать протекции, НЕ делать того, что повредило бы интересам их службы и государства. В нынешних условиях это может быть здравым принципом оценки деятельности политиков и госслужащих: судить их исходя из того, что плохого они НЕ сделали. Не воровал? Не хамил? Не делал откровенных глупостей? Так может, если такой найдется, к нему и присматриваться? Дать шанс на выборах? А там пусть себе клянется — хотя бы и в качестве президента.
Найти бы вот только…